— Повяжите голову платком, Настя, вашу косу ни с чьей не спутаешь. Я выйду в конец вагона — Жандарм будет искать девушку с парнем. По отдельности меньше вероятности быть пойманными, — он, неловко пригнувшись, старался ускользнуть от взгляда жандарма, который двигался в их сторону, вглядываясь в лица пассажиров. — На станции сходим. Встретимся там… — Аника, воспользовавшись тем, что жандарм пристально уставился на молодую парочку и потребовал у них документы, проскользнул в самый дальний угол вагона. У Насти тряслись коленки. При ней не было ни денег, ни документов, жандарм приближался. Настя положила руку на образ, лежавший в её сумке, мысленно прося помощи, образ, словно живой, был теплым. Жандарм мелькнул по ней, присевшей к старушке, взглядом и прошел мимо. Настя с облегчением вздохнула. Поезд, скрипя колесами, остановился на станции. Аники нигде не было видно. Это ведь еще не Москва. Настя тихонько спустилась на платформу и пошла к маленькому одноэтажному зданию станции. Ей стало страшно. Неужели Аника оставил её, или того хуже — его забрал жандарм… Она озиралась по сторонам. Немногочисленные прибывшие расходились, платформа пустела. Настя вошла в помещение станции.
— Наконец- то! — её потянули за руку и зажали рот, она попыталась вырваться.
— Тише, тише, это я, — она обернулась и увидела Анику, — смотри!
В дверную щель она смогла разглядеть спину Луки. Подобострастно раскланиваясь, он передавал что-то начальнику.
— Уходим, — теперь до Москвы рукой подать, а там нас сам черт не отыщет. — Они побежали вдоль дороги от станции к поселку, видневшемуся вдалеке.
Утреннее солнышко ласково пригревало. На порог станции вышел щуплый всклокоченный человек. Две темные фигурки удалялись по дороге, превращаясь в темные точки.
— Ну-ну, бегите, голубчики, скоро поквитаемся… — Лука злобно глядел им вдаль со станционных ступенек.
Небольшой станционный поселок расположился прямо возле пролеска в версте от станции. Настя еле поспевала за Аникой:
— Погодите, Аника, погодите, я так быстро не могу.
— Нужно торопиться, ведь вы не хотите давать объяснения в полиции, где ваши документы и что за икона у вас в сумке.
— Я…мне кажется, я сейчас умру от усталости и голода! Мне надо отдохнуть. — Она остановилась и села на лавочку у забора на окраине поселка. Аника обернулся. По её решительному взгляду было видно, что спорить бесполезно.
— Ну, хорошо. Попробуем разыскать харчевню или трактир, должно же здесь быть хоть что-то!
Как на грех ни харчевни, ни трактира в поселке не было. Умирая от голода, они постучали в ворота избы на окраине. Собака залилась лаем. Через несколько минут ворота приоткрылись и пожилой, седой человек осторожно выглянул в щель:
— Вам чего?
— Мы хотели купить немного еды — Настя просящим тоном попыталась разжалобить старика, — мы издалека, очень голодны, а харчевни у вас тут нет.
— Харчевня на станции, туда и ступайте!
— Нельзя нам на станцию, батя! — Аника смотрел прямо в глаза старика. Тот помялся, махнул рукой и отошел отворот, оставив их открытыми:
— А! Леший с вами, проходите!
Настя с Аникой прошли в избу. Грозный с виду, здоровенный пес, лаявший так, что в ушах закладывало, на поверку оказался ласковым и совершенно не страшным, крутился волчком под ногами хозяина, норовя сбить его с ног и облизать лицо. В покосившейся избе было неуютно и пыльно. Сразу было понятно, что живет здесь старый холостяк. Дед достал из печи чугунок с вареной картошкой в мундире, выложил на стол краюху хлеба и поставил жбан кваса:
— Вот, садитесь, ешьте, чем богаты…
Аника с Настей с такой жадностью накинулись на нехитрую еду, что даже на первый взгляд было ясно — не ели они не один день. Дед смотрел на них исподлобья, усмехаясь в бороду:
— Что, намаялись детки!
— Третий день ни крошки во рту, отец! — Аника оторвался от трапезы, — а что, отец, до Москвы далеко ли?
— До Москвы-то верст двадцать, только вот не знаю я, ребятки, как вам лучше — поезд следующий только завтра…
— А если не поездом?
— Ну, тогда и все пятьдесят будет — проселком, да через лес, потом на тракт выйдете, а там уж прямо, может, кто и подбросит, если повезет.
Настя оглядывала стены избы, у входа на гвозде висела упряжь:
— А что, дедушка, у вас и лошадь есть?
— Есть-то, есть, милая, да она у меня одна!
— Так, может, вы её нам продадите? — Аника оживился, — а мы вам цену дадим хорошую.
— Эх, ребятки, да я бы с удовольствием превеликим, только врать не могу — больно старая она, грех за такую хорошие деньги брать, а на новую мне не хватит, поэтому останусь я при своем. Да и на тракте двое на одной лошади заметней, чем десяток путников на случайной подводе. Вы уж не обижайтесь. Оставайтесь, если хотите, отдохните, поешьте, а завтра с утра в путь. Через лес напрямую я вас к тракту выведу. А там уж — как бог даст.
— Настя вопросительно смотрела на Анику. Было видно, что ей очень хотелось отдохнуть.
— Ну что ж отец, коли не прогонишь, так и сделаем, — Аника тоже оглядел избу, — а что — один ли живешь?
— Один. Всю жизнь один!
— А что ж так?