Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда

Я родился в 18.. году наследником большого состояния. Наделенный к тому же от природы отличными способностями и трудолюбием, умея ценить уважение своих умных и добрых товарищей, я, таким образом, по всем предположениям мог рассчитывать на почетное будущее и заслуженную известность. И действительно, самым тяжким из моих недостатков была только некая нетерпеливая жажда наслаждений, которая многих делает счастливыми, но которую мне трудно было примирить с желанием всегда держать голову высоко и сохранять суровый вид (даже строже обычного) на людях. Оттого и вышло так, что я скрывал свои развлечения, а когда, достигнув годов раздумья, я оглянулся вокруг себя, чтобы подвести итоги своей деятельности и оценить свое положение в обществе, я был уже погружен в глубоко двойственную жизнь. Многие ничуть не стеснялись бы тех прегрешений, в которых был повинен я, но ввиду высоких целей, которые я себе ставил, я считал свою распущенность низкой и скрывал ее с чувством почти болезненного стыда. И вот, не какая-либо особая низость моих поступков, а, скорее, сама напряженность моих желаний сделала меня тем, чем я стал, и глубокой трещиной, глубже, чем у других людей, разделила во мне области доброго и дурного, которые вместе составляют двойную природу человека. Это заставило меня погрузиться в неотступные размышления о том суровом законе жизни, который лежит в основе религии и который является одним из самых мощных источников наших несчастий. Будучи закоренелым обманщиком, я вовсе не был лицемером: обе стороны моего существа были искренни – я оставался самим собою и тогда, когда, отбрасывая всякую сдержанность, окунался в позор, и тогда, когда на виду у всех способствовал развитию науки или помогал облегчать горести и страдания. По случайности и направление моих научных занятий поддерживало это сознание вечной внутренней борьбы во мне самом и проливало на него яркий свет. Так день за днем от обеих сторон моего разумения, моральной и интеллектуальной, я твердо шел к истине, частичное открытие которой обрекло меня на такое ужасное крушение: к истине, гласившей, что в нас скрыт не один человек, но два. Я говорю о двух, потому что уровень моего познания не превышает этого предела. По моим стопам пойдут другие, они обгонят меня на этих путях, и я отваживаюсь высказать догадку, что в конце концов человек будет признан целым государством разнообразных и несхожих обитателей. Я же благодаря жизни, которую вел, неуклонно продвигался в одном направлении, и только в одном. Именно с моральной стороны и на самом себе я понял и распознал полную и первозданную двойственность человека. Я видел, что если и мог по справедливости назваться одним из двух характеров, которые боролись в поле моего сознания, то только потому, что, по существу, я был обоими, и уже издавна, раньше, чем мои научные открытия начали подсказывать мне очевидную возможность такого чуда, я привык лелеять, как любимую мечту, мысль о расторжении этих элементов. Если бы каждый из них, говорил я себе, мог укрыться в отдельную личность, жизнь освободилась бы от всего для нас невыносимого. Избавленный от устремлений и мук совести своего более честного брата, неправедный шел бы своим путем, а праведный твердо и верно поднимался бы вверх по своей тропе, черпал бы радость в совершении добрых дел и не подвергался бы позору или наказанию из-за чуждого ему злого начала. Какое проклятие для человечества, что столь несовместимые величины скручены вместе, как вязанка хвороста, что в измученной утробе сознания эти полярно несхожие близнецы должны вести непрестанную борьбу! Как же их разъединить?

Я дошел до этого места в своих размышлениях, когда, как я говорил, этот вопрос осветился добавочным светом с лабораторного стола. Я начал лучше понимать, чем кто-либо до меня, зыбкую имматериальность, туманную преходящесть такого на вид прочного тела, в которое мы облачены. Я открыл, что некоторые вещества способны поколебать и даже откинуть в сторону эту плотскую оболочку, как ветер треплет полы палатки. В своей исповеди я не хочу развивать научную сторону вопроса по двум вполне ясным причинам. Во-первых, потому, что, как мне пришлось уразуметь, роковое бремя нашей жизни навеки взвалено на плечи человека и когда делается попытка скинуть его, оно снова ложится на нас и с непривычки давит еще тяжелее. Во-вторых, потому, что – и это, увы, с очевидностью доказывает мой рассказ – мои открытия были неполными. Скажу одно: я не только установил, что мое естественное тело является следствием и отблеском некоторых сил, образующих мой дух, я также изготовил состав, благодаря которому эти силы теряли свою верховную власть и взамен возникали другое тело и другое лицо, не менее естественные для меня, потому что они были выражением и отражением низших элементов моей души.