Необычайная коллекция

— Да, есть и такие торопыги. Смотрите, вот эта еще того лучше: она теряет не слова, а целые страницы! Это просто поразительно. В восемьдесят шестом — двести двадцать шесть страниц. В восемьдесят восьмом — вдвое меньше. Когда я открывал ее в последний раз, в ней оставалось всего полтора десятка страничек. Я убрал ее с полки и запер в сейф, как помещают умирающего под кислородную палатку. Не исключено, что сейчас она совсем исчезла.

Я попросил Гулда объяснить мне это чудо, и он в ответ расхохотался.

— Вы не понимаете? Эти романы сами стремятся к совершенству, которого не смог или не сумел добиться автор. Но для некоторых совершенство недостижимо, потому что они изначально слишком плохи. И вот они как бы кончают с собой, укорачиваясь. Это логично: сто пятьдесят плохих страниц лучше, чем двести. А сто лучше, чем сто пятьдесят. И так далее, до титульного листа, до форзаца. Тогда они будут наиболее близки к совершенству, освободившись от всего, что дурно. Лучше для них было бы вовсе не быть написанными; но уж коль скоро они существуют, то постепенно самоуничтожаются.

Я завороженно слушал, и вдруг мне пришла в голову одна мысль.

— Так не похоже ли это на то, что я говорил давеча о писателях, которые, чтобы не написать лишнего, не писали бы вообще?

— Именно так. С той лишь разницей, что это не авторы отрицают себя, а их книги. В сущности, вы правы, и я зря вас осадил: вы попали в самую точку.

Гулд привстал на цыпочки, достал с верхней полки маленькую книжицу и дал ее мне.

— Вот, в порядке извинения. Дарю.

«Разврат в Италии». Представляю себе содержание... Гулд прыснул.

— Поспешите ее прочесть: это подарок скоропортящийся. Очень скверный роман, который сам себя правит, на всех парах стремясь к нулю.

НАША ЭПОХА (VI) Вечная молодость

Если бы кто-то вернулся из долгого путешествия, не зная, что недавно открыли способ помолодеть, ему показалось бы, будто он высадился на другую планету. Я, хоть и знаю, что такое эликсир молодости, знаком со многими помолодевшими и не должен бы ничему удивляться, и то, признаться, диву даюсь каждый день.

Поначалу сыворотка стоила очень дорого, и люди ее побаивались. Омолодиться, говорили в провинциях, это хорошо для парижских снобов да для голубых. Но очень скоро цены упали, и население, не в силах устоять перед соблазном, стало молодеть в массовом порядке. Препарат совершенствовался, и стало возможно поточнее выбрать возраст, в который хотелось вернуться; флакончики сыворотки продаются сегодня с дозиметрами, сам наливаешь себе в стакан (сыворотка пьется, как сироп), отмеряя, сколько лет хочешь сбросить, — десять, двадцать или даже пятьдесят, по желанию. Молодеет, правда, только тело — ум остается прежним, и теперь можно обладать мудростью старика в теле юноши. Врачи уверяют, что препарат совершенно безвреден и употреблять его можно даже не единожды. В результате творится столько несуразностей, что все и не описать.

Сидишь, например, в кафе, попивая пиво, и вдруг замечаешь за соседним столиком восьмилетнего пацана за стаканом анисового ликера. Расплачиваясь, он достает из бумажника крупную купюру и протягивает ее официанту с извинениями, мол, нет мелочи. На самом деле ему лет сорок или больше, как ни трудно в это поверить.

По улице расхаживают мальчишки в костюмах-тройках и с кожаными портфелями под мышкой — это банковские служащие или страховые агенты. В метро почтенные старые дамы в телах девчонок стоят в проходе, одетые, как школьницы, с наушниками в ушах, гордясь тем, что им больше не уступают место, и вновь упиваясь взглядами молодых людей.

В театре и кино звезды прошлого делают новые карьеры. Помолодев, они снимаются у популярных режиссеров в новых версиях своих прежних хитов. Этот новый жанр — «ремейк с постоянным кастингом» — быстро вошел в моду.

В школах учителя порой выглядят моложе своих учеников. Многие родители — некоторые из них тоже помолодели, — с прискорбием констатируют утрату ими авторитета. Об этом было много споров. В конце концов, правительству пришлось ограничить употребление сыворотки для некоторых профессий, в частности педагогов, полицейских и судей. Профсоюзы заявили протест, требуя для всех свободы возраста, но власти остались непреклонны. В ответ было предложено запретить сыворотку парламентариям и министрам: политика — дело серьезное, нельзя допустить, чтобы шестидесятилетние старики в обличье мальчишек вершили судьбу страны. Это предложение тоже вызвало бурную полемику и разделило политиков на два лагеря. Председатель сената, в свои восемьдесят сторонник прогресса, решил, дабы повлиять на умы, сбросить сразу семьдесят лет. В одно прекрасное утро он явился в палату в юном теле первого ученика, как ни в чем не бывало. Все сенаторы его лагеря так впечатлились, что решили последовать его примеру, и Люксембургский дворец, это святилище парламентской мудрости, походит сегодня на роскошные ясли. Дабы не обострять ситуацию, от спорного законопроекта решено было отказаться.