Необычайное путешествие

Французы еще терпели, мы ведь были «свои», но когда мы вошли во владения Венгрии, местное население встретило нас так, что мы уже думали не о том, чтобы их грабить, а как бы только унести свои головы. С трудом мы добрались до Болгарии. Там встретили нас не лучше. А что мы могли поделать? Выбор был такой: или помирать с голоду, или грабить и убивать таких же бедняков, как мы сами. Часть нас погибла, а часть разбежалась. Уцелели и вернулись во Францию очень немногие. Я оказался в числе этих счастливцев. Больше никакие сказки проповедников меня не смутят. Пусть гроб господень освобождают наши рыцари. У них есть и оружие, и запасы пищи.

Наступило молчание, нарушаемое только вздохами людей, видимо, обдумывающих услышанное.

— Что же нам теперь делать? — спросил кто-то. — Мы только и питали надежду на этот крестовый поход. Ну, гроб господень освободят рыцари, за добычей мы тоже не гонимся, но и так жить, как сейчас живем, сил больше нет. Жадность нашего синьора не имеет границ. Почти все время мы на него работаем. Первая работа в году начинается с Иванова дня. Мы должны косить луга, собирать сено в копны и складывать его в скирды, а потом везти на барский двор, куда укажут. Затем должны чистить мельничные канавы. Каждый приходит со своей лопатой. Потом, с лопатой же на шее, идем выгребать сухой и жидкий навоз из-под скота синьора. Наступает август, а с ним новая работа. Мы связаны барщиной и жнем хлеб на полях синьора, связываем его в снопы и отвозим к амбарам. А наш собственный урожай остается под дождем и ветром, и мы тоскуем о нем и думаем: сколько же останется от него для наших детей?

Потом подходит сентябрьский — богородичный день, когда надо нести синьору поросят. Если у меня восемь поросят, то надо отдать двух наилучших и к ним приложить плату за каждого оставшегося для себя. Затем наступает день святого Дионисия, и мы хватаемся за головы. Ведь пора вносить ценз[11].

А тут подходит срок уплаты за огораживание. Ведь мы не имеем права обнести изгородью свое поле, пока не внесем синьору пошлину, и он не даст своего согласия.

После этого надо распахать землю синьору, засеять и заборонить ее. К рождеству надо сдавать кур, и если они недостаточно хороши, приказчик оставит в залог крестьянина. Сам не доешь, а кур для синьора выкорми, как следует. Затем идет пивная повинность. Синьор берет ячмень и пшеницу с каждого. Если мы полностью не рассчитаемся, у нас заберут наших лошадей, уведут коров и телят.

Приходит вербное воскресенье — богом установленный праздник, когда нужно нести синьору пошлину на овец. На пасху мы опять пашем, сеем и бороним землю синьору. После этого надо охать и кузницу подковать лошадей, потому что пора отправляться в лес за дровами. А там наступает сенокос. Так мы мучаемся круглый год.

Кроме того, если полюбится девушка, принадлежащая чужому синьору, и ты хочешь на ней жениться — плати «кюлаж», брачную пошлину. Умрет отец, если хочешь взять завещанное тебе хозяйство, — подавай синьору наследственную пошлину. А «рыночные», «мостовые», «паромные», «дорожные» пошлины? А платежи за помол зерна, за право печь хлеб в своей печи, делать вино собственного виноградного жома? Ведь синьор обязывает или пользоваться его мельницей, печью и виноградным жомом, конечно, за плату, или платить опять-таки за то, что решил обойтись без его «помощи». Нет возможности выносить такое бремя! Мы готовы не то что в крестовый поход, — куда глаза глядят бежать от собственной земли.

— А еще хуже, когда наши господа начинают воевать между собою, — раздался чей-то робкий голос. — В прошлом году люди соседнего синьора вытоптали наши поля. Весь хлеб пропал на корню. Как мы эту зиму жили — вспомнить страшно.

— Говорят, будто в Нормандии, — сказал кто-то, — двадцать или тридцать лет тому назад сервы начали устраивать в разных местах сборища и на них решали жить по своей воле, лесами и водами пользоваться по своим законам. На каждом таком сборище было выбрано по два серва, они должны были вынести эти решения па утверждение общего сборища сервов всей страны. Только не знаю, чем это у них кончилось?

— Нехорошо кончилось, — ответил голос рассказывавшего о своем участии в крестовом походе. — Был с нами человек из Нормандии. Рассказывал он, что герцог нормандский послал графа Рауля с рыцарями, чтоб тайно взять этих выборных сервов. Страшно поступили рыцари. Всем выборным они отрубили руки и ноги и отправили их, искалеченных, обратно к тем, кто их послал. Дескать, с вами еще хуже будет, если не образумитесь. После этого крестьяне прекратили сборища.

— Что же ты нам посоветуешь? — спросил голос того, кто рассказывал о жадности своего синьора. — В крестовый поход после твоих слов идти боязно… Сам-то ты куда направляешься?

— В город.

— Зачем?

— Это мое дело.

— Зачем же ты к нам пристал?

— Посмотреть на простаков.

— Да кто ты такой. Ты серв?

— Был им.

— А теперь?

— Теперь я свободный.

— Тебя после крестового похода освободили?

— Я сам себя освободил.

— Ты смеешься над нами?