На этотъ разъ — слава Аллаху и пророку его! — тартаренъ отдѣлался очень счастливо. Чернокожіе, освирѣпѣвшіе фанатики, навѣрное, разнесли бы его въ клочки, если бы христіанскій Богъ не сжалился надъ героемъ Тараскона и не послалъ бы ему ангела-избавителя въ образѣ полеваго сторожа орлеансвилльской общины, прибѣжавшаго на выстрѣлы съ саблей подъ мышкой. Видъ кепи сразу охладилъ неистовый гнѣвъ негровъ. Спокойный и величественный стражъ общественной безопасности составилъ протоколъ о событіи, приказалъ взвалить на верблюда бренные останки льва и, вмѣстѣ съ потерпѣвшими и обвиняемымъ, препроводилъ по начальству въ Орлеансвилль.
Началась длинная и страшная процедура.
Послѣ только что пройденнаго Алжира кочевыхъ туземцевѣ, Тартаренъ изъ Тараскона познакомился съ не менѣе потѣшнымъ, но и не менѣе грознымъ Алжиромъ городовъ, судебныхъ мѣстъ и адвокатскихъ кляузъ. Тутъ онъ узналъ всѣ судебные выверты, которые продѣлываются за стаканами пунша въ кофейняхъ, узналъ темную адвокатсжую практику, узналъ приставовъ и дѣлопроизводителей, всю голодную саранчу, гнѣздящуюся за кипами гербовой бумаги, объѣдающую колониста до подметокъ его сапоговъ, пожирающую его живьемъ.
Прежде всего оказалось необходимымъ рѣшить вопросъ о томъ, на какой территоріи убитъ левъ, — на территоріи гражданскаго или военнаго вѣдомства. Въ первомъ случаѣ дѣло подлежало разбирательству коммерчесжаго суда, во второмъ — Тартарепъ подвергался суду военному. При одномъ имени военнаго суда впечатлительному тарасконцу представлялось, что его сейчасъ же разстрѣляютъ на гласисѣ укрѣпленій, или, по крайней мѣрѣ, засадятъ на вѣки вѣковъ въ арабскій сило [4]
. Всего ужаснѣе было то обстоятельство, что въ Алжирѣ до крайности сбивчиво разграниченіе этихъ двухъ территорій. Наконецъ, послѣ цѣлаго мѣсяца хлопотъ, интригъ, хожденій по арабскимъ бюро, было рѣшено, что хотя, съ одной стороны, левъ и убитъ на территоріи военнаго вѣдомства, за то, съ другой, Тартаренъ, стрѣляя въ него, находился на территоріи, состоящей въ гражданскомъ управленіи. А потому дѣло было разобрано гражданскимъ судомъ, и нашъ герой присужденъ въ уплатѣ убытковъ въ размѣрѣ двухъ тысячъ пятисотъ франковъ, не считая судебныхъ издержекъ.Какъ раздѣлаться со всѣми этими платежами? Нѣсколько піастровъ, уцѣлѣвшихъ отъ захвата албанскимъ принцемъ, даннымъ-давно ушли на гербовую бумагу и на угощенія дѣльцовъ. Несчастный истребитель львовъ оказался вынужденнвмъ распродать въ розницу всѣ свои пожитки, начиная съ ружей, кинжаловъ и револьверовъ. Одинъ торговецъ бакалейными товарами купилъ пищевые консервы; аптекарь пріобрѣлъ остатки пластырей. Даже охотничьи сапоги отправились слѣдомъ за усовершенствованною складною палаткой, попавшею въ лавку старьевщика и занявшею мѣсто въ ряду кохинхинскихъ рѣдкостей. За всѣми уплатами у Тартарена остались только шкура льва и верблюдъ. Шкуру онъ тщательно упаковалъ и отправилъ въ Тарасконъ, адресовавпій ее на имя храбраго капитана Бравиды (читатель скоро узнаетъ, что сталось съ этимъ баснословнымъ трофеемъ). Что же касается верблюда, то нашъ знаменитый охотникъ разсчитывалъ воспользоваться имъ, чтобы добраться до города Алжира, только, конечно, не верхомъ, а продавши его и на эти деньги взявши мѣсто въ дилижансѣ. Онъ не безъ основанія отдавалъ предпочтеніе именно такому способу путешествовать на верблюдахъ. Къ несчастію, верблюдъ не шелъ съ рукъ, никто не давалъ за него ни сантима.
Между тѣмъ, Тартаренъ во что бы ни стало хотѣлъ какъ можно скорѣе добраться восвояси. Его неудержимо влекло увидать опять голубой корсажъ Байи, мирный домикъ съ фонтаномъ, отдохнуть подъ рѣзнымъ навѣсомъ веранды и тамъ дождаться присылки денегъ изъ Франціи, и нашъ герой не сталъ откладывать своего возвращенія; удрученный ударами судьбы, но бодрый духомъ, онъ рѣшилъ отправиться пѣшкомъ. Верблюдъ не покинулъ его при столь плачевныхъ обстоятельствахъ. Странное животное съ необычайною нѣжностью привязалось въ своему хозяину и шагъ за шагомъ, не отставая отъ него ни на аршинъ, послѣдовало за нимъ изъ Орлеансвилля.
Въ первую минуту такая преданность растрогала Тартарена; въ тому же, неприхотливый спутникъ ничего ему не стоилъ и питался чѣмъ попало. Но по прошествіи нѣсколькихъ дней уныло шагающій по пятамъ компаньонъ сталъ сильно надоѣдауь странствующему тарасконцу, видѣвшему въ немъ постоянное напоминаніе о всѣхъ своихъ невзгодахъ. Мало-по-малу стали противны до отвращенія и мрачно-задумчивая морда, и висящій сборками горбъ, и эта качающаяся походка. Короче сказать, герой возненавидѣлъ своего верблюда и только о томъ и думалъ, какъ бы отъ него избавиться; но это было совсѣмъ не такъ просто, какъ могло казаться. Тартаренъ пробовалъ скрыться отъ него потихоньку — верблюдъ его разыскивалъ; пробовалъ убѣжать отъ него — верблюдъ такъ шагалъ, что убѣжать не было возможности: Онъ кричалъ на него: «Пошелъ прочь!…» и бросалъ въ него камнями. Верблюдъ останавливался, грустно смотрѣлъ на него, потомъ черезъ минуту шагалъ опять и догонялъ его. Тартарену ничего больше не оставалось, какъ покориться своей участи.