НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной»

Хотя то были еще цветочки. Нет других слов, чтобы это передать — кнут ранил адски. Я ничего не могла с собой сделать и уклонялась, когда видела, как он замахивается, и слышала свист рассекаемого кнутом воздуха. Там, где моя кожа покраснела от плетки, тонкие следы кнута были едва различимы. Когда он ударил кнутом по груди, я закусила губу, а когда ударил по ступням, я чуть не пнула его.

Возможно ли, чтобы моя переносимость боли снизилась? Было ли настолько больно раньше? Может быть, я просто забыла? Эротизировала боль?

Это определенно была самая тяжелая боль, которой он меня подвергал, и, конечно, самая сильная, которую я испытала за долгий срок. Немного истерически я спрашивала себя: возможно ли, чтобы моя переносимость боли снизилась? Было очень больно. Было ли настолько больно раньше? Может быть, я просто забыла? Эротизировала боль? Как я могла ее выдерживать? Когда же это закончится? Смогу ли я продержаться до конца?

Что было редкостью для Адама, он не стал больше ничего со мной делать, пока работал кнутом. Не было смысла в унижении, мой мозг не смог бы сосредоточиться больше ни на чем — только вызов и сопротивление. Была только боль. Жестокая, острая, постоянная боль. И простите, что я повторяю совершенно очевидное, она травмировала. Очень, очень и очень.

Адам опять пристально рассматривал меня, но теперь не столько с точки зрения проведенного эксперимента, сколько проверяя мое состояние. Это немного меня успокоило. Я знала, что могу доверять Адаму, что он будет присматривать за мной. Я знала, что могла бы выдержать больше, но сумела уловить в его настроении некоторую сдержанность и озабоченность.

Он отложил кнут и потянулся за стеком. Что ж, может быть, то, что я приняла за озабоченность, было истерическим оптимизмом с моей стороны.

Третий инструмент означал, что я должна очередной раз попытаться приспособиться к совершенно другой по силе и типу боли. Она жалила, особенно в местах уже проступивших рубцов, оставленных кнутом, и на краснеющих участках кожи, отхоженных плетью. Боль была острой и направленной на сравнительно небольшой участок тела, а размахиваться со всей силы он начал сразу.

Он охаживал меня стеком быстро, сразу по всему телу — задница, бедра, живот, грудь. Было непонятно, куда придется следующий удар, и было очень трудно, борясь за каждый глоток воздуха, сосредоточиваться на боли. Адам продолжал действовать и зашел дальше, чем когда-либо, ударив по соскам, а потом, когда я попыталась защититься, бил по рукам, пока я не убрала их и не заложила обратно за голову.

У меня кружилась голова, а глаза наполнялись слезами. Боль разрушала меня, но в этот момент я ее жаждала, стремясь к очистительной разрядке. Тем не менее это не мешало мне уклоняться и сжимать зубы. Я знала, что если он будет так продолжать, я утону в слезах.

Потом он остановился. Мгновенно оказался напротив моего лица. Погладил по волосам, поцеловал в лоб. Это было мило, но воспринималось странно. В тот момент для меня это было почти равноценно тому, как если бы он отказывал мне в оргазме — я могла принять больше и хотела этого.

— Пожалуйста, — прошептала я судорожно. Отчаянно.

— Чего ты хочешь, милая? — голос его был нежным, наполненным искренней заботой.

— Ты не должен останавливаться. Пожалуйста, не останавливайся. Я хочу рыдать от тебя.

Он дотронулся своим лбом до моего. Закрыл глаза. Глубоко вздохнул. Подался назад. Его взгляд был испытующим.

— Ты уверена?

Я сглотнула и кивнула.

— Да, — я немного покраснела. — Пожалуйста.

Не припомню, чтобы я когда-нибудь видела на его лице такое смятение. Он, казалось, был уверен всегда и во всем. Он регулярно обхватывал руками мое горло, но заставить меня плакать от боли — это было одной из тех немногих вещей, которые он не делал ни разу. Он мог наполнить мои глаза слезами, но никогда не заставлял меня всхлипывать, никогда не заставлял рыдать от боли по-настоящему. Я могла точно сказать, что он колебался, не зная, стоит ли подвергать меня этому, выдержу ли я. Но в этот раз знала я. Я верила ему, искренне верила и знала, на что иду.

Он подвел меня так близко к этому. Я хотела почувствовать потоки слез на лице, тосковала по освобождению тела муками рыданий, по очищению души болью.

Долгую минуту мы смотрели друг на друга. Невзирая на блестящие от слез глаза, я улыбалась.

— Верь мне.

Он молчал несколько секунд. Медленно его губы искривились, и он улыбнулся в ответ.

— Я тебе верю.

Он набрал в грудь побольше воздуха и принялся снова, убеждаясь, что ударяет по мне, по крайней мере, не слабее, чем прежде. Он начал с того, чем закончил, хлестал мое тело, заставляя меня гадать, куда придется следующий удар, и даже несколько раз ударил между ног.