Необычное литературоведение

Но не вняли родители дочерним жалобам и страхам, все пошло заведенным порядком. Дня через два после рукобития назначено порученье, или благословенье. Издалека виден жениховский поезд, движущийся по деревенской улице. В начале поезда едут на конях два жениховских приятеля — это дружки, за ними тысяцкий на ковровых санях, а потом и сам жених с прочими гостями. Но не сразу пускают их в дом, приходится одарить сперва вопленицу, которая уже вступила в свои распорядительские права. Лишь получив щедрую мзду, отворяет она ворота. В избе стол уже накрыт, тысяцкий, степенный мужик, садится в большое место, за ним жених, дружки, остальные поезжане. Невеста не торопится выйти, сваты начинают укорять свах, а те отвечают: «На полете, на полете княжна молодая: только крылышки подвязать — сейчас прилетит!»

А невесте и верно в тот миг «подвязывают крылышки» — надевают на нее белую фату, в которой она, поддерживаемая двумя девушками — ставленицами, и выходит к жениху. Подруги ее, стоящие по углам горницы, поют припевальную песню:

Не шли бы ноженьки резвые,
Не глядели очи ясные
Во эту светлую светлицу,
Во столову нову горницу:
За этим столом дубовыим,
Будто ворона да черного

Есть чужого роду племени.
Во большом углу ясен сокол
Надо мной сидит-ломается,
Надо мной он надсмехается,
Подойду к столу близехонько,
Поклонюся ему низехонько:
«Ты, удалый добрый молодец,
Прими мои подарочки».

Затем тысяцкий просит у невестиной родни, чтобы сняли фату и показали невесту. Просьбу их исполняют, и невеста, освободившись от фаты, ведет поклон жениховой родне на все стороны, а тысяцкому и молодому князю в особину. Тут гости спрашивают жениха: «Что, князь молодой, люба ли вам княжна молодая?» Жених молча кивает головой, а провожатые его кричат: «Люба, люба! А спросите-ко у княжны молодой, люб ли ей наш князь?» Невеста отвечает поклоном, а ее родня кричит: «Люб, люб!» Когда все затихнет, невеста обходит с подносом всех гостей и потчует их вином. Две налитые чарки оставляет она для себя и жениха. Перекрестив глаза, князь и княгиня чокаются, причем жених старается ударить своей чаркой выше и влить вина в невестину чарку. Если это ему удается, то его родня кричит: «Ай да молодец! Знал, как сделать! Парень хват!» А если в этом возьмет верх невеста, то уже ее родня торжествует: «Наша взяла! Хват девка!»

После того невеста отвернется от стола, а вопленица начинает петь заплачки. В них живописуются девичьи утехи, с которыми приходится расставаться, слышатся жалобы родителям, покидающим свое детище, звучит тревога о неясном будущем, ожидающем в замужестве.

После заплачек идет своим чередом угощение. Тысяцкий одаривает деньгами сваху, подносящую ему чарку, — то же самое повторяют за них жених и весь его поезд.

И наконец, наступает торжественный момент. Жених, взяв чарку вина и поднесши ее к устам, берет невесту за руку и пожимает ее. Пожатие это особенное — невеста подносит ему руку ладонью кверху, и жених осторожно пожимает ее кончики пальцев. Смотрите, какая утонченность! А еще говорят о грубости нравов в старину!

Итак, рука в руке: отсюда и названье обряда — порученье. В завершение его жених достает шкатулку с подарками и подает на подносе невесте.

После поручения недолго остается гулять девушке на свободе. И вот в последний раз собирает она своих подруг на девичник. На последней этой вечеринке в окружении родни и подружек совершается трогательный обряд прощания с «волей», «красной красотой» — украшенной бисером широкой лентой, которой ей уже нельзя будет повязывать голову в замужестве. «Недаром убор мой называется „волей“ — это и впрямь воля девичья, скину, не верну», — думает невеста и, пригорюнившись, запевает:

Расплетите, подруженьки,
Вы мою девью красоту,

Вы мою красовитую
В достальные, последние.
Не бывать-то мне молоде,
Не бывать-то мне зелене,
Со подружкам-голубушкам
На веселых гуляньицах.
Как о летних о праздничках
Гуляли мы, молоды,

По травке по шелковой,
По цветочкам лазоревым.
Под нам травка не мялася,
Цветочки не ломалися,
Над нам люди дивовалися:
«Это чьи идут девицы,
Это чьи раскрасавицы?
Не родимые ли сестрицы,
Не одной ли мати дочери?»