Меня все еще бьет дрожь. От нее я снова сваливаюсь, и снова меня возвращают на место и ради простоты и надежности – я понимаю: в моих же интересах! – привязывают к столбу туловище. От этого становится не совсем удобно, потому что теперь, перехваченный на груди веревкой, я не могу, как это делал прежде, наклоняться вперед, чтобы не ломать вывернутые за спину и закрепленные довольно высоко руки. Я не знаю, как сообщить об этом своим доброжелателям, потому что говорить, как следует, еще не научился. Но тут один из них догадывается о моих затруднениях и немного ослабляет узел. Благодарное тело отваливается от столба. Слезы умиления заполняют мои полуслепые от дневного света глаза.
Какие… Какие все-таки люди… Внимательные! Добрые! Отзывчивые!
Умытый теплотой заботы и собственными слезами я прозреваю. Гримасой, взглядом, дрожью – всем своим видом! – я тороплюсь выразить моим благодетелям признательность. На худой конец – пытаюсь уловить их взгляды. Но голова моя бессильно свешивается вниз, – и я вижу только собственные грязные телеса, ссадины на коленках да кучу мусора под столбом.
Люди добрые!
По правде, других я и не встречал в своей жизни. Ведь я практически родился здесь, на столбе. С ним у меня связаны самые первые и яркие впечатления. Я, конечно, понимаю, что не все люди такие, как мои покровители, – я не наивный! Мне просто повезло. А если бы нет? Что стало бы со мной? Страшно подумать…
А что это за мусор внизу? Щепки, палки, бумажки? Надо прибраться, – вдруг кто-нибудь посторонний увидит такой беспорядок и составит о нас превратное представление…
Ax, вот оно что! Просто эти люди складывают под столбом костер для тепла. Что ж, спасибо, самое время! А то солнышко что-то совсем не греет сегодня. Вон и дымок полетел игривой завитушкой вокруг столба…
Спасибо, родная, спасибо, милая! Старушка – добрая душа! – пару хворостин из своей вязанки тащит с трудом, тащит, слабенькая… Что вы стоите, олухи, ухмыляетесь? Помогли бы немощной… Вытащила! Подбросила в мой костер…
Как же хорошо жить на белом свете, люди добрые!
«Молитва»
Тело мое!
Живи и не умирай.
А я сделаю все, чтобы продлить дни Твои: буду хорошо кормить Тебя и всячески ублажать, тренировать и закаливать, чтобы, если придется, Ты смогло стойко перенести все тяготы и лишения и противостоять соблазну остановить страдания Твои и умереть.
Тело мое!
Я – раб Твой, сожитель и господин. И я повелеваю и молю Тебя: живи! И дай жить мне. Ибо нет мне жизни без Тебя. Но и Ты без меня долго не проживёшь. Мы нужны друг другу.
Тело мое!
Вспомни, как росли мы вместе и крепли, как прибавлялись знания и опыт наш. Мы жили в гармонии с Тобой. Мы были одно целое. Вспомни об этом. Не оставляй меня, когда Ты так еще необходимо мне.
Тело мое!
Ты стареешь стремительно. Я не поспеваю за Тобой. Подожди, когда и я захочу покоя, ослабну и одряхлею.
Тело мое!
Давай умрем вместе!
А пока – молю Тебя: живи и не умирай!
«Эпилог»
Конечная неповторимость жизни
бессмертную смущает душу смертью…
Факт известный.
Но я не пресыщаюсь этим фактом.
Я срываю гроздья желаний
и налившиеся спелые плоды ощущений,
я впиваюсь в сочную мякоть жизни –
и не перестаю хотеть до самого конца.
Спасибо тебе, мой верный проводник-садовник
и торгаш-посредник,
мой чувственный дегустатор и умный сводник –
тело мое!
Даже больное и умирающее,
ты бьешься из последних сил,
чтобы я продолжал чувствовать себя
частью этого нескончаемого пира по имени Жизнь.
Ты – мой билет на один сеанс,
который неизбежно несется к концу,
и хозяин торопит, а в фойе уже толпятся новые гости.
Но как прекрасен был спектакль!
Как шикарно сервирован стол!
Какое обилие яств – от самых сладостных и приятных
до невозможно болезненных и горьких!
Это – Жизнь!
И даже смерть – этот изощренный десерт –
не портит, но достойно завершает представление.
Итак… Посошок на дорожку? Но…
Конечная неповторимость жизни
бессмертную смущает душу смертью.
Тут – тайна и обман, самообман, все скрыто, но…
Когда, со смертью, множеством я стану,
и время остановится – тогда! –
оставшиеся до-смерти обманутыми
друзья к могиле отнесут мою органику,
догадываясь, что не это я,
а я уже…
верней, другая воля
меня тем временем – точней, уже без времени! –
разделит без остатка на число,
в котором бесконечность будет цифрой! –
так из меня родятся в то мгновение
смертельной дрёмы буйные миры,
а в них божественным началом и творцом
пребуду я;
в конце концов они –
кипящий хаос бешеной вселенной
от элемента до скоплений звезд –
к согласию придут,
и станет рай и тихое блаженство:
ведь будет время обо всём договориться
за это остановленное время.
Но я теперь – один с самим собой
как бесконечность перед единицей –
склоняюсь перед жизнью головой
и возношу молитву только телу
и всей органике, дарящей мне приют,
и если бы сумел, то сам с друзьями
над телом мертвым уронил слезу –
не скорби, не печали, не отчаяния –
слезу признательности, но…
уж не смогу,
когда, бессмертный, снова богом стану
и время для себя остановлю,
и я согласен память потерять,
отдать бессмертие и стать цветком могильным:
конечная неповторимость жизни
бессмертную смущает душу смертью,