Читаем Необыкновенная история, случившаяся с патроном для фейерверка полностью

"И это называется беседой! -- сказал, наконец Патрон. -Вы говорили все время без перерыва. Тоже мне беседа!"

"Кто-то же должен слушать, -- ответила лягушка, -- А я предпочитаю говорить сама. Экономит время, и никаких возражений".

"Но я очень люблю возражения", -- успел вставить Патрон.

"Да что вы! -- удивилась лягушка. -- Возражать слишком вульгарно. В наше время в хорошем обществе все держатся одних и тех же мнений. Еще раз -- до встречи; я уже вижу моих дочурок".

И Лягушка уплыла.

"Вы меня очень раздражаете, -- ответил Патрон. Вы слишком дурно воспитаны. Не переношу тех, кто все время, как Вы, говорит только о себе. В это время ктонибудь другой, я, к примеру, может хотеть говорить про себя самого. Я это называю самолюбием, а самолюбие вещь самая отвратительная, я к этому особенно чувствителен. Дело в том, что я широко известен именно своим состраданием к другим. Говоря начистоту, вам надо брать пример с меня; где вы найдете лучший образец? У вас редкий шанс -- скоро мне придется вернуться ко Двору. Я там пользуюсь большим успехом. Только представьте, сегодня в честь меня состоялась свадьба Принца с Принцессой. Впрочем, вы провинциалка, и наверняка про это и не слышали".

"Нет смысла с ней разговаривать, -- сказала Стрекоза, сидевшая на большом камыше совсем рядом, -- никакого смысла, потому что она уже уплыла".

"Это ее проблемы, -- ответил Патрон Для Фейерверка. -- Я не собираюсь прерываться только потому, что ей и дела нет. Мне нравится слушать, что я рассказываю. Это одно из моих любимых дел. Я часто веду долгие разговоры сам с собой. Я так умен, что иногда не понимаю из них не слова".

"Тогда вам пора читать лекции по философии", -- сказала Стрекоза, и расправив пару тонких красивых крыльев, взмыла вверх.

"Очень глупо с ее стороны так неожиданно улетать, -продолжил Патрон. -- Вряд ли ей часто предоставляется возможность поумнеть. Впрочем, мне до этого и дела нет. Ясно, что такого гения, как я, рано или поздно оценят по достоинству".

Тут грязь под ним громко чавкнула, и Патрон опустился поглубже.

Немного погодя, к нему подплыла Белая Утка. У нее были желтые лапки и походка настоящей красавицы.

"Кря, кря! -- сказала она. -- Какой забавный у вас вид. Скажите, вы так и родились, или с вами произошел несчастный случай?"

"Очевидно вы всю жизнь прожили в провинции, -- ответил Необыкновенный Патрон, -- иначе бы вы хорошо знали, кто я такой. Но я закрываю глаза на ваше невежество. Не всем же быть необыкновенными. Без сомнения, вы будете поражены, когда услышите, что я умею взлетать в самое небо, и возвращаться на землю ливнем из чистого золота".

"А зачем? -- спросила Утка. -- Вот если бы вы умели пахать, как вол, или возить телегу, как лошадь, или стеречь овец, как Колли нашего фермера, -- тогда это было бы интересно".

"Дорогуша! -- надменно сказал Патрон. Вы, я вижу, принадлежите к нижним слоям общества. Человек с моим положением в свете просто не может приносить пользу. У нас есть определенные достоинства, и этого более чем достаточно. Трудолюбие мне ни капельки не симпатично. Я всегда был уверен, что тяжелая работа -- удел тех, кому больше нечего делать".

"Хорошо, хорошо, -- согласилась Утка. Она была очень миролюбива, и никогда ни с кем не ссорилась. -- На вкус и на цвет товарищей нет. Но, я надеюсь, теперь вы будете жить вместе с нами?"

"О, нет! -- воскликнул Патрон Для Фейерверка. -- Я здесь гость, выдающийся гость. Дело в том, что здесь мне скучновато. Здесь нет ни общества, ни уединения. Захолустье какое-то! Я обязательно вернусь во дворец; я знаю -- мне дано удивить мир".

"Я тоже подумывала заняться общественной жизнью, -заметила Утка, -- на свете так много всего нужно исправить. Я принимала участие на большом съезде, где мы приняли резолюцию про все, что нас не устраивает в мире. Но, похоже, она не имели большого успеха. Сейчас я занимаюсь только домашним хозяйством, да присматриваю за своим семейством".

"А я создан для общественной жизни, -- сказал Патрон, как и все мои родственники, даже самые неказистые. Как только мы появляемся в свете (точнее, во тьме), все взоры устремляются на нас. Я сам еще не выступал перед обществом, но это будет величественное зрелище. Что касается домохозяйства, то оно поглощает лучшие дни нашей жизни и мешает думать о Возвышенном".

"Да, да, о Возвышенном! -- согласилась Утка. -- Как удачно вы мне напомнили, что пора бы и пообедать". И громко крякая она помчалась вниз по канаве.

"Вернитесь, вернитесь! -- взывал Необыкновенный Патрон. -Я еще не кончил!" Но все было тщетно.

"Я рад, что она ушла, -- сказал Патрон сам себе. Хоть она и утка, а мозги у нее куриные". Тут под ним что-то опять чавкнуло, и он погрузился еще глубже в грязь. Пришло время поразмыслить, как одиноки бывают гениальные личности.

Вдруг появилось двое мальчишек в светлых рубахах. Они мчались по берегу канавы с котелком и хворостом в руках.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века