Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1

Это было их последним свиданием, это был конец. С тех пор они не разговаривали и даже не здоровались. В школе немного посудачили об их разрыве, а затем перестали. Дружба и ссоры между молодыми людьми бывали частыми, как, впрочем, и сейчас, и особого удивления не вызывали.

Мы бы ни о самом увлечении нашего героя этой девушкой, ни об их отношениях, ни о разрыве, наверно, и не упоминали, но с этого времени у Бориса появилось какое-то снисходительно-презрительное отношение ко всем девушкам и женщинам вообще.

С этих пор он как-то более грубо и цинично стал думать обо всех девушках, которых знал. Если раньше он их считал какими-то особыми, нежными, ласковыми, постоянно думающими о чём-то возвышенном и красивом, то теперь, обжёгшийся на встречах с Наташей Карташовой, с Шуркой Сальниковой и с Зоей, он ударился в другую крайность. В каждой встреченной им девушке и женщине он видел развратную Сальникову, или чувственную Зойку, готовых, по его мнению, сойтись с любым парнем в любом месте и в любое время.

Это представление у глупого и, конечно, совсем не знавшего жизни мальчишки, вызвало у него неправильное отношение ко всем девушкам и женщинам.

К сожалению, впоследствии очень многие из встреченных им на жизненном пути женщин и девушек его мнение об этой, как он говорил, лучшей половине человеческого рода, не разбивали, а, наоборот, подтверждали…

* * *

В ночь на новый, 1924 год, в клубе собралось много народа. Как всегда, после доклада о международном и внутреннем положении, сделанном инструктором укома РКП(б) Чепелем, умевшим зажечь аудиторию, прочитали «живую газету». В Шкотове эта форма сценической деятельности появилась с появлением учительских курсов, а затем укоренилась и стала проводиться регулярно, не реже раза в две недели, и обязательно перед каждым торжественным случаем. Организаторами её были культотдел волисполкома и партийная и комсомольская ячейки.

Заключалась эта «газета» в том, что местные авторы писали заметки, главным образом, критические, выявлявшие какой-нибудь недостаток в работе того или иного учреждения, или лица из волостной администрации, или, наоборот, отмечавшие какое-нибудь достижение. А местные же артисты читали эту заметку вслух со сцены. Клуб при чтении «живой газеты» всегда заполнялся до отказа. Ну а Борис Алёшкин был одним из непременных участников её. У него был громкий голос, хорошая дикция, и его слушали с удовольствием.

Между прочим, эту «газету» все местные служащие, в том числе и сам председатель волостного совета, боялись. Да и как было её не бояться, когда со сцены во всеуслышание читались похождения какого-нибудь ловкача или описывалась волокита какого-нибудь бюрократа, причём с указанием подлинного имени и фамилии провинившегося, иногда сидевшего тут же в клубе и, может быть, в одном из первых рядов?

И в то же время, когда в заметке описывался какой-нибудь случай, где хвалились те или иные люди за их примерное отношение к работе, зрители с огромным подъёмом аплодировали сидевшим тут же героям.

Иногда заметки сопровождались большими карикатурами, нарисованными или учителем рисования Шунайловым, или учеником пятого класса Семеной. После газеты была поставлена пьеса Мольера «Плутни Скалена», в этой пьесе Борису досталась роль господина Жильбера. Нужно заметить, что в это время в Шкотове драмкружок, руководимый служащим волисполкома Ковалевским и его помощником, мужем учительницы русского языка Мищенко, почти каждый спектакль ставил пьесы Мольера, и не потому, что руководители кружка уж очень любили этого автора, и не потому, что этого очень хотели актёры, а главным образом потому, что пьесы Мольера – комедии очень нравились зрителям, а других комедий, более современных или даже классических, в библиотеке культотдела волисполкома не было. Вот поэтому-то в течение зимы 1923–1924 года жители села Шкотово сумели познакомиться почти со всеми произведениями Мольера.

Руководитель драмкружка, или, как его почтительно называли, режиссёр, был довольно странным человеком. В волисполкоме он служил секретарём, работа отнимала у него не очень много времени, но он был занят чуть ли не круглые сутки, так как всё свободное время отдавал драмкружку. Он не только подбирал пьесы, не только активно руководил репетициями, стараясь втолковать характер того или иного лица, которое должен был изобразить доморощенный артист, но и сам изготовлял костюмы, реквизит и декорации, иногда растрачивая на приобретение материала весь свой заработок. Правда, и костюмы, и декорации в большинстве своём шились и делались из какой-нибудь самой дешёвой материи, а всякие украшения – из обыкновенной ёлочной бумаги, причём все раскрашивались самыми обыкновенными клеевыми красками. Но при достаточно скудном освещении сцены и при невзыскательном вкусе шкотовских зрителей видом этих камзолов, панталон, шляп и «богатой» мебели все оставались довольны. Самого же Ковалевского это как будто и не беспокоило. Ему, видимо, доставлял удовольствие сам процесс творчества.