Вскоре раздались приятные звуки мелодичного вальса, достаточно согласно исполненного вновь сформированным оркестром.
При повторении вальса, потребованном дирижёром — должность, которую все беспрекословно предоставили Феде, открылась дверь, соединявшая квартиру Сердеевых с комнатой дежурного по станции, и в ней показался низенький, очень полный человек, одетый в поношенную железнодорожную куртку, чёрные брюки, заправленные в старые валенки. Ему можно было дать лет 55. Он был совершенно лыс, и только по самым краям головы серебрилась реденькая щёточка коротких седых волос. Такая же щетина покрывала его подбородок и щёки — брился он нечасто. Глазки на его круглом румяном лице казались такими маленькими, что просто удивительно было, что он ещё что-то может видеть. На полных ярко-красных губах его довольно большого рта ласково играла добродушная улыбка, как-то по-особому оживлявшая лицо.
Это был Макар Макарович Сердеев. Только бросив на него взгляд, Борис сразу понял, на кого так похожа Клава; остальные дети, видимо, более походили на мать.
Увидев весёлую капеллу, а надо сказать, что музыкальные упражнения новоявленного оркестра сопровождались шутками и смехом, вошедший рассмеялся:
— Вот это здорово, — воскликнул он, — настоящий оркестр! Ну а как Коля с Митей приедут, да ещё и Оля появится, так у нас тут и оркестр, и своя певица будет, мы настоящие концерты задавать будем! Придётся и мне со своей скрипкой к вам присоединяться.
Но Фёдор, вероятно, вспомнивший что-то, вдруг внезапно прервал игру, конечно, замолчали и остальные.
— Папа, а ведь мы к тебе по делу шли, да вот девчонки нас с толку сбили музыкой своей! Познакомься, пожалуйста, это мой новый начальник, Борис Яковлевич Алёшкин, здесь у нас теперь будет два десятника, и я ещё помощник. Мы шли, чтобы насчёт площадки под склад узнать, а то Лукъяненко опять подался в Романовку, а нам нужно к вечеру уже её место и границы знать.
— Что-то уж больно молод твой начальник-то, да и не много ли над тобой начальников? — шутливо заметил Макар Макарович.
— Да он шутит, — сказал Борис, — какой я ему начальник? Мы оба помощники Игнатия Петровича. А вот осмотреть площадку, да прикинуть, сколько на ней можно уместить нашего леса, нам действительно нужно. А то вернётся наш настоящий начальник, и будет нам нагоняй.
— Это хорошо, что вы о деле заботитесь. Пойдёмте в дежурку.
У стола телеграфиста в комнате дежурного по станции сидел высокий черноволосый человек лет 45.
— Николай Иванович, — обратился к нему Сердеев, — пройдите с ребятами к тупику и отмерьте им площадку под лесной склад в тех же размерах, что и в прошлом году выделяли. Забейте по углам колышки, затем сосчитаем площадь, а вечером с Дмитриевым договор на аренду заключим. Да, что-то ваш начальник мне заявку на вагоны не даёт, опоздаем передать её в управление дороги, тогда повертимся. Что он, всё ещё никак рассчитать не может? — обернулся Макар Макарович к ребятам.
— Мы уже подсчитали, вечером он, наверно, её вам даст, — ответил Борис.
— И что же получилось? — с интересом спросил Сердеев.
— Да выходит, что на декабрь нам нужно будет 100 вагонов, а на январь ещё больше.
— Ого! — воскликнул Макар Макарович. — Так это наша станция-то чуть ли не в узловые выскочит! Вы что, весь лес около села вырубить хотите?
Ребятам, конечно, польстило такое удивление взрослого человека, и Федя с нескрываемой гордостью за значительность своего дела сказал:
— Ну, весь — не весь, а почистим его основательно.
— А чем гордиться-то? — сокрушённо заметил Макар Макарович. — Вырубить лес недолго, а вот когда он снова вырастет? Ну да ладно, это не моё дело… Так идите, Николай Иванович, я тут у аппарата за Вас побуду.
Тот молча поднялся из-за стола, на котором стоял телеграфный аппарат, и довольно мрачно сказал:
— Вы идите к тупику, а я возьму топор, колышки и подойду.
Пока ребята шли к месту, предназначенному для лесного склада, находившемуся от здания станции на расстоянии около полукилометра, Фёдор рассказал Борису, что этот мрачный человек — старший помощник его отца, Николай Иванович Смородинцев — живёт в другой квартире этого же дома. У него есть жена и дочка лет двенадцати. Он очень хорошо знает железнодорожное дело и когда трезвый, то отлично справляется со своими обязанностями. Но, к несчастью, он страдает запоями, и когда бывает пьян, то становится настоящим зверем, тогда от него все разбегаются.
— Папа уже несколько раз собирался его уволить, но отзывал назад свои представления по просьбе жены Смородинцева, которую очень уважает. А она, больная, во время этих запоев всю тяжесть характера мужа принимает на себя. Дочку свою она отправляет к нам. А он там чёрт знает чего вытворяет: бьёт её, ломает мебель, а раз чуть не поджёг всю станцию. Справиться с ним в это время только один человек умеет, есть тут у нас механик на водокачке, немец Фишер, так вот только он и может во время запоя Николая Ивановича утихомирить.