Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 2

Анна Николаевна, сидевшая около окна и штопавшая какую-то вещь из ребячьей одежды, подняла голову и, грустно посмотрев на сына, сказала:

– Раздевайся, Боря, садись, поговорим!

Борис торопливо сбросил тужурку и, схватив табуретку, уселся на неё напротив матери. Та, продолжая свою работу, не поднимая от неё головы, стала говорить тихим голосом:

– Мне кажется, Борис, что ты всё это затеял зря! По-моему, она тебя не только не любит, но и вообще к тебе никакой симпатии не испытывает, я бы советовала тебе всё это бросить!

– Мама, да ты мне расскажи всё по порядку. Ты моё письмо-то Кате отдала?

– Ну, конечно, отдала! Вложила в какую-то книжку и на одной из перемен, подкараулив её на лестнице, отдала ей книгу. Поблизости никого не было, и я успела ей сказать: «Там письмо, ответ положи в эту же книгу, завтра мне книжку вернёшь». Катя смутилась, покраснела и даже, кажется, не хотела вообще брать от меня книгу, так что мне почти насильно пришлось всунуть её ей в руки. А на следующий день эту книгу в учительскую принесла Таня Неунылова и, отдавая мне её, при всех учителях довольно ехидно произнесла: «Вот, Анна Николаевна, Катя Пашкевич возвращает вам книжку, которую вы ей вчера давали, и просит передать, чтобы вы ей больше книг не приносили». Эту фразу слышали все учителя. Я, конечно, смутилась, вероятно, покраснела, сунула злосчастную книгу в портфель, что-то пробормотав в ответ, и поспешила выйти из учительской. Хотела было я сперва пробрать эту спесивую девчонку, да потом раздумала. Говори уж ты с ней сам, если ещё не совсем потерял голову, я в это дело больше вмешиваться не стану.

Выслушав рассказ матери, Борис удивился, обиделся и даже рассердился, он опустил голову и несколько минут молча рассматривал свои сапоги, затем повернулся к матери и почти машинально спросил:

– Ну а ответ-то какой-нибудь в книжке был?

– Какой ответ?!! В книжке не было ничего. Правда, твоего письма там тоже не было, но я теперь уж и не знаю, кто его взял, может быть, Катя вернула его обратно, а Неунылова (ты же знаешь её) вытащила его, и теперь над ним потешаются всем классом?..

Последнее предположение совсем доконало Бориса. Весь день он был как в воду опущенный. Однако, уже вечером, скрепя сердце и мысленно обещая себе даже не замечать Катю, если её увидит, он отправился в клуб, там было кино.

Придя туда и встретив в зале своих комсомольских друзей, Борис старался всеми силами не показать ни своего расстроенного состояния, ни своей тревоги, которую ему внушила мать по поводу пропажи его письма. Среди встреченных им ребят и девчат были и одноклассники Кати, но никто из них никаких шуток или едких замечаний о нём или о ней не отпускал. Борис мало-помалу успокоился, да и не в его характере была длительная ипохондрия.

В перерыве после окончания первой части картины, ведь тогда в таких клубах, как шкотовский, перерыв наступал после показа каждой части кинофильма, и иногда длился минут 15, Борис, обернувшись, заметил в одном из задних рядов Катю Пашкевич и Нюську Цион. Они сидели, смеялись и о чём-то весело болтали с сидевшим рядом с ними Катиным одноклассником Витькой Гущиным. Борис поднялся и крикнул им слова приветствия. Они, увидев его, улыбнулись, и Нюська подняла один палец вверх, показав этим, что возле них есть одно место. Уже в темноте он пробрался в их ряд, девушки раздвинулись, и Борис, под шиканье и недовольные возгласы окружающих, втиснулся между ними. Сев, он сейчас же схватил Катю за руку и крепко сжал её. Она не вырвала руки, а, приблизив свои губы к его уху, шепнула:

– Что же ты не застрелился-то? А я нарочно ничего тебе не отвечала!

Весь гнев, вся обида, державшиеся до этого в груди Бориса, приготовившегося высказать всё своё возмущение этой несносной девчонке тут же, при свидетелях, у него при этом лукавом шёпоте, сопровождаемом пожатием тоненьких пальчиков, зажатых в его руке, моментально куда-то улетучились. И он, ощущая правой половиной своего тела Катино тепло, держа её руку в своей, готов был сидеть так вечно. Левая половина его тела, с такой же теснотой прижатая к Нюське, как будто и не существовала: кроме Кати, он уже не чувствовал и не видел ничего. Вряд ли бы он смог пересказать содержание той кинокартины, которую смотрел в этот вечер.

После кино они не остались, как это бывало обычно, на танцы, а пошли домой. Дорогой первая на Бориса напала Катя:

– Ты с ума сошёл? Через свою мать вздумал мне письма посылать! Ты что, значит, ей всё рассказал?

– Катеринка, да за что же ты сердишься? Что – всё, что я мог рассказать? Только то, что я люблю тебя? Так я об этом готов целому свету рассказывать, кричать даже!

Катя, видимо, поняла, что этим «всё» она сказала лишнее, она как бы выдала себя, как будто в их взаимоотношениях и она принимает одинаковое с ним участие. Девушка сообразила, что Борис может о чём-нибудь догадаться, а догадываться, видимо, уже было о чём, и торопливо напала на парня снова: