Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 2

После обеда, осмотрев свою машину и убедившись, что пользоваться ею будет очень трудно, Борис взвалил за плечи связку литературы, натянув предварительно ещё влажную юнгштурмовку, и отправился в Новую Москву пешком. Он попросил у Андрея, как у старшего, разрешения оставить велосипед у них, чтобы по возвращении зайти и забрать его. Андрей согласился на это и даже показал парню тропинку через сопку, сокращавшую путь до села, в которое Борис направлялся, почти вдвое.

Перед уходом Борис успел шепнуть Кате, что на ночь не останется в Новой Москве, а вернётся к ним. Он полагал, что это произойдёт не позднее часов 11 ночи.

Так всё и случилось. Пионеротрядом в Новой Москве руководила Лида Смага, младшая сестра бывшего секретаря райкома Захара Смаги, она окончила школу-девятилетку вместе с Катей и, изъявив желание стать учительницей, сразу же после окончания получила направление на работу в родное село – в Новую Москву. По комсомольской линии ей поручили работать с пионерами. Внешне, как, впрочем, и по характеру, она совсем не походила на своего брата. Невысокая, довольно полная шатенка, с весёлыми карими глазами, постоянной улыбкой на румяном лице и какой-то озорной подвижностью, она быстро завоевала уважение пионеров, и её отряд считался одним из лучших, тем более что она к работе с пионерами относилась очень серьёзно и отдавала им всё своё свободное время.

О предполагаемом приезде Борис предупредил секретаря новомосковской ячейки ВЛКСМ, служившего одновременно и секретарём сельсовета, с которым имелась телефонная связь. К его приходу в школе уже собрались все комсомольцы и большая часть молодёжи села. Выслушали доклад, сделанный им достаточно толково и интересно, и после пения революционных и комсомольских песен все разошлись. Борис побеседовал с Лидой о работе пионеротряда, снабдил её несколькими полученными недавно из облбюро директивами и инструкциями, передал журналы «Пионер» и «Вожатый», и несмотря на приглашение её и секретаря ячейки остаться на ночёвку в селе, отправился в обратный путь. До стана Пашкевичей было всего около двух вёрст, если идти по той тропинке, которую ему показал Андрей, поэтому Борис согласился поужинать у Смаги. Основательно подзакусив, он часов в 10 отправился в обратный путь.

Из-за сопки показался серп месяца, он достаточно хорошо освещал путь, и Борис быстро и уверенно шагал по уже знакомой тропе. Воздух, напоённый ароматом вечерних цветов, которых так много на Дальнем Востоке, запахом созревающего хлеба от простиравшихся кругом многочисленных полей новомосковцев и шкотовцев, слабое дуновение тёплого ветерка и ласковое журчание протекавшей вдоль тропки Стеклянухи вызывали чувство какой-то приподнятости и удивительно радостного и счастливого настроения. Способствовало этому и сознание добросовестно выполненного дела и, пожалуй, самое главное, – возможность, если не сегодня, то уж, во всяком случае, не позднее завтрашнего утра увидеться с Катей.

Борис быстро приближался к полевому стану Пашкевичей. Он уже забыл о своём печальном приключении с велосипедом и радостно почти бежал по знакомой дороге. До стана оставалось около пятисот шагов, когда он заметил впереди себя силуэт – кто-то шёл ему навстречу. Сердце подсказало ему, что это Катя, и оно не ошиблось – это была, действительно, она.

Через несколько минут, дрожа то ли от возбуждения, то ли от ночной сырости, то ли от страха быть услышанной родными, девушка, прильнув к нему, торопливо отвечая на его страстные поцелуи, шептала:

– Да тише ты, сумасшедший! Ведь Андрей и Наташа, наверно, ещё не спят, они только что со мной разговаривали. Не сопи ты так! Я уйду сейчас!

Но она не уходила, а продолжала стоять, плотно прижавшись к нему так, что он через тонкое ситцевое платье, надетое на ней, ощущал теплоту и упругость её тела.

Потом они ходили по тропинке взад и вперёд, то и дело останавливаясь, чтобы поцеловаться и прислушаться к ночным шорохам. И лишь тогда, когда на востоке явственно заалела полоса рассвета, Катя заявила, что нужно идти спать.

Она зашла в некоторое подобие шалаша, сооружённого из старого брезента и одеял около одной из телег, там спали её сестрёнки Женя и Тамара. Борису она указала на рядно, разостланное на свеженакошенной траве рядом с этим шалашом, с маленькой подушкой и стареньким полушубком. Перед расставанием они ещё раз поцеловались, и Катя прошептала:

– Спи! Думаю, что не замёрзнешь. Подушку я тебе свою отдала.

Борис растянулся на мягком душистом ложе, положил голову на Катину подушку, на которой ещё совсем недавно, только вчера, находилась её голова, и от которой, как ему казалось, всё ещё исходил аромат её волос, пахнувших как-то неизъяснимо приятно. Укрылся шубейкой и, украдкой взглянув на соседний шалаш, в котором спали Андрей и Наташа, и из которого доносился храп мужчины, хорошо поработавшего в поле в течение трудного дня, невольно подумал: «Вот, может быть, скоро и я так с Катей буду спать в одном шалаше!» Так, с этими радужными мыслями он и заснул.