Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

У Бориса, который по-прежнему любил свою Катю больше всего на свете, при её словах, доверчивой руке, взявшей его под руку, от того, что они шли рядом, прижавшись друг к другу, уже совершенно растворились и ревность, и гнев. Он не умел, не мог сердиться на любимую и, хотя ещё и старался казаться рассерженным, внутренне ликовал, что она идёт рядом с ним. Последнее время им так редко удавалось проводить вечера вместе. Но сохраняя в голосе недовольные нотки, Борис пробурчал:

— Какое письмо? Никакого письма я не получал.

— Так ты прямо с вокзала? Вот молодец!

— Да нет, — признался Борис, — я уже успел в своём доме под арестом побывать. Там какие-то военные моряки стоят, а где мы теперь живём, я уж и не знаю.

Катя весело расхохоталась:

— Ну вот, какой ты невезучий! А мне такую квартиру отгрохали, что и не снилось! Скоро уж дойдём.

И действительно, минут через десять они входили в свою новую квартиру, которая находилась на первом этаже небольшого двухэтажного дома и состояла из двух смежных комнат с высокими потолками и большими окнами, одно из них выходило в сторону бухты. Из него был чудесный вид на эту бухту, на мыс Чуркина и на расположенный ниже дома старый Владивостокский собор.

Между прочим, через сорок лет после описываемых событий, когда от собора не осталось и следа, дом этот, прилепившийся одной стороной к скалистой сопке, ещё продолжал стоять. Располагался он на улице Жертв Революции, а сама улица круто подымалась вверх по склону сопки, чуть ли не под прямым углом, перпендикулярно улице Ленина. Она была настолько крута, что даже лошади с телегой или каким-либо другим экипажем по ней ни подняться, ни спуститься не могли.

Вскоре Борис и Катя сидели в одной из своих комнат и пили чай из чайника, вскипячённого на примусе в общей коммунальной кухне, примыкавшей к одной из комнат. Прихлёбывая из стакана крепкий горячий чай, Борис слушал рассказ Кати.

— На второй день после твоего отъезда к нам домой вечером явились два моряка (какие-то командиры) и сказали, что этот участок порта со всеми строениями отдан Военно-морскому флоту, и поэтому я должна немедленно освободить дом. Я, конечно, возмутилась и сказала, что ты находишься в армии, и меня, как жену командира, никуда выселять не имеют права. Но один из моряков достал из кармана бумагу, в ней было написано, что Дальснабсбыт обязуется предоставить для меня квартиру в связи с освобождением занимаемой мною жилплощади для целей военных организаций. На этой бумаге имелась резолюция с адресом дома, где мы сейчас находимся. Моряки сказали, что на переселение мне даются одни сутки, и что в помощь будут выделены краснофлотцы и грузовая автомашина. Мне, конечно, ничего не оставалось делать, как подчиниться. Мы договорились с командирами, что на следующее утро я буду ждать машину с матросами. Вечером я постаралась всё упаковать, и десять краснофлотцев за каких-нибудь 15 минут погрузили все наши пожитки, в том числе и бородинскую мебель, на машину и привезли к подножию этой улицы. Конечно, на машине подъехать к самому дому было невозможно, и бедным ребятам пришлось все эти тяжёлые шкафы и столы таскать на себе. Но зато здесь мы, кажется, устроимся неплохо. В этот же день я написала тебе, указала новый адрес и ключ от комнат оставила соседям. Я уже с ними познакомилась, среди них есть очень интересные люди. В ближайшее воскресенье нам надо съездить на 26 версту, в детсад, и рассказать Вере и Элочке о том, что мы переехали. Да и просто навестить их надо, прошло уже больше месяца как мы их не видели… Ну, а теперь давай спать, кровать нашу с твоим расширяющим приспособлением я тоже привезла, — так закончила свой рассказ Катя.

Глава четвёртая

Прошло несколько дней. Алёшкины освоились в новой квартире полностью. Они перезнакомились со своими соседями, и так как обладали способностью быстро сходиться с людьми, то скоро со всеми находились уже в самых лучших отношениях. Сосед, живший в комнате рядом, был милиционером, он нечасто бывал дома, но зато о его присутствии сразу становилось известно: он почти всё время громким и не особенным приятным голосом пел одну и ту же песню, в которой лучше всего знал слова:

— Гренада, Гранада, Гренада моя!

Его жена, молодая миловидная женщина, не работала, постоянно была дома. Своих детей у них не было, и с появлением в квартире Алёшкиных Элочки соседка уделяла ей много внимания.

Другие соседи по этажу были из числа старых владельцев этого дома: две симпатичные старушки, начитанные и образованные. Они тоже полюбили и Элочку, и всю семью Алёшкиных, и относились к Борису и Кате очень тепло.