Обследовав зондом пулевое отверстие в лапе пса, Борис убедился, что никаких посторонних предметов в раневом канале нет. Кость почти не раскрошилась, она была как бы перерублена ударом пули. Промыв на всякий случай рану перекисью водорода, он обратил внимание, что из неё нет кровотечения. Было ясно, что пуля, имевшая, видимо, значительную убойную силу, пронзила лапу собаки, сломала бедренную кость, но не повредила при этом ни одного крупного сосуда и нерва, затем скользнула по боку, содрала кожу и улетела неизвестно куда. Это открытие его обрадовало: оно позволяло надеется, что впоследствии Джек будет пользоваться конечностью в полном объёме.
Закончив это обследование и приказав Ане приготовить гипсовую лангету такой длины и ширины, чтобы охватить всю лапу раненой собаки, Борис приступил к операции. Он не стал иссякать края раны, как это делалось обычно у людей, лишь ввёл в окружность её около 50 кубиков раствора новокаина, после чего быстро поставил вывернутую ногу в нормальное положение, обернул гипсовой повязкой и поручил Соколовой завершить перевязку. Сам же подошёл к голове Джека и, поглаживая его между ушами, ласково произнёс:
— Молодец, Джек! Умница! Теперь недельки через три бегать будешь, заживёт всё, как на собаке!
Джек, точно понимая все слова, повернул голову, ещё раз посмотрел на Бориса, лизнул ему руку, и, очевидно, потратив на это значительные силы, опустил морду на стол и закрыл глаза. В это время на остальных трёх столах лежали раненые бойцы, которых Борис осмотрел до этого и оказал им необходимую помощь. Пока он занимался собакой, перевязочные сёстры под руководством Кати Шуйской накладывали им повязки. Все они были легкораненые, чувствовали себя относительно неплохо, и поэтому с интересом наблюдали только что описанную сцену. Один из них, уже довольно пожилой человек, сказал:
— Вот ведь, собака, а всё понимает не хуже человека, ведь даже не взвизгнул ни разу и на столе лежал как привязанный.
— Да, животное, видать, учёное, — добавил другой.
Между тем, закончив обработку Джека и помыв руки в предперевязочной, Борис перешёл к следующему раненому, доставленному из сортировки, и занялся своей обычной работой так же спокойно, как будто ничего особенного не случилось.
Аня вызвала санитаров, они переложили Джека на носилки и вынесли в предперевязочную, Борис поднял голову, оторвался от исследования раны, которое он только что проводил, и обратился к ней:
— Аня, будь добра, сбегай, позови сюда комбатовского Игнатьича, знаешь его?
— Конечно, знаю, — ответила девушка, выбегая из дверей.
Через несколько минут Игнатьич стоял у перегородки. Борис, закончив обработку очередного раненого, вышел в предперевязочную, чтобы покурить и помыть руки перед тем, как начинать следующую операцию. Увидев Игнатьича, он сказал:
— Вот что, Игнатьич! Хочу тебе одного пациента поручить. Возьми его и пока посели у себя, покорми. Сегодня-завтра он полежит, а там, я думаю, на трёх ногах култыхать будет. А затем я тебя от него избавлю.
Ещё раньше из бесед с Игнатьичем, которому комроты пришёлся по душе, Алёшкин знал, что старик очень любит собак, и потому был уверен, что он ему в просьбе не откажет. Так и произошло.
Игнатьич подошёл к раненому Джеку, осторожно взял его, как маленького ребёнка, на руки, и понёс к тому бараку и именно в ту квартиру, где жили в одной общей большой комнате комбат Перов, комиссар Подгурский, начальник штаба Скуратов и командир медроты Алёшкин. В кухне этой же квартиры жил сам Игнатьич. В одном из углов её он постелил на полу какое-то старое одеяло и положил на него Джека.
Когда он доложил комбату о появлении нового жильца, тот, полагая, что собака принадлежит начальнику политотдела, никаких возражений не высказал. Комиссар Подгурский, оказалось, сам был большим любителем собак, он даже обрадовался такому соседству. Немного поворчал Скуратов, но скоро и он примирился с присутствием Джека.
Уже с первых минут общения с новым жильцом Игнатьич удивлялся его уму и сообразительности и сразу полюбил Джека, как человека. Определив его в доме, он отправился на кухню, и через несколько минут перед собакой стояла миска отличного наваристого супа. Пёс приподнял голову, благодарно взглянул на Игнатьича и похлебал, видимо, больше из приличия, немного супа. Он лежал неподвижно, не обращая никакого внимания на проходящих через кухню к комбату людей, и, казалось, крепко спал. Но вот уши его вздрогнули, голова поднялась, и хвост застучал по подстилке. Игнатьич, лежавший на постели, поднялся:
— Что тебе? Пить, что ли, хочешь? — заботливо спросил он.
Но Джек продолжал ещё веселее стучать хвостом и начал слегка поскуливать. В этот момент дверь открылась, и вошёл Алёшкин. Собака попыталась подняться и подойти к нему, но Борис довольно строго приказал:
— Лежать! Лежать, Джек! — и тот послушно замер на месте.
Борис присел рядом на корточки, осмотрел повязку, погладил пса по голове и ещё раз сказал:
— Всё хорошо будет, Джек. Лежать нужно, обязательно лежать.