Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1

То ли от слов Алёшкина, то ли от его ласкового прикосновения, Тая расплакалась ещё больше. И Борис почему-то не нашёл никаких других способов утешения, как только поцеловать её в мокрые от слёз щёки и глаза. К его удивлению, она не только не возмутилась, но как будто даже обрадовалась этой нечаянной ласке. Затем он повернулся к Тае спиной, а она, как маленькая приласканная собачонка, свернулась, насколько это было возможно, калачиком и, уткнувшись в спину ему лицом, продолжала тихонько всхлипывать. Так, под это всхлипывание Борис заснул вновь.

Ему показалось, что спал он всего несколько минут, как его разбудил громкий крик дежурного старшины: «Подымайтесь!», который, хотя и был обязан будить только рядовой состав медсанбата, делал это очень старательно, и почему-то всегда около шалашей врачей и медсестёр. Услыхав его, все спавшие в шалаше Скуратова поднялись и стали выбираться наружу.

Было шесть часов утра. Строевые подразделения, поднятые раньше, уже занимались физзарядкой, на небольшой полянке строились немногочисленные рядовые и из медсанбата. Врачи, фельдшеры и медсёстры, одетые кто во что горазд, с заспанными лицами, подпрыгивая от утреннего холода, по указанию старшины Красавина, захватив полотенца и мыло, направились к опушке стоявшего в стороне леса, где находился колодец. Из него вёдрами доставали воду, затем кружками поливали её друг другу около канавы, спускавшей воду в небольшую болотистую лощину.

Недалеко, в густых кустах орешника были вырыты ровики — так называли места, отведённые под уборные. Они представляли собой канавы глубиной около метра и шириной сантиметров 35–40. Поперёк них были положены дощечки, которые и служили опорой для ног. До сих пор Борису не приходилось видеть таких примитивных уборных. Каждое подразделение имело свой ровик, а в медсанбате их было даже два — для мужчин и для женщин.

После умывания и выполнения прочих необходимых дел все собрались вновь около шалаша Скуратова. На большом пеньке стояла кастрюля с горячей, вкусно пахнувшей пшённой кашей и открытая банка рыбных консервов, на другом — несколько буханок хлеба, нарезанного ломтями, и эмалированный чайник, из носика которого вилась струйка пара.

Скуратов сидел в нескольких шагах в стороне и, выпячивая щёку, старательно брился опасной бритвой. Увидев подошедших врачей и медсестёр, он сказал:

— Садитесь завтракать, затем стройте себе такие же шалаши, как наши. Где нарубить жердей для основы и елового лапника для покрытий, покажет старшина Красавин. Стройте каждый шалаш на 2–3 человека: меньше — канительно, а больше — обвалиться может, жерди-то тонкие. После обеда представитесь начальству — начсандиву и командиру медсанбата, они будут решать вашу судьбу, кого куда назначить.

Услышав это, Тая, стоявшая рядом с Борисом, взяла его за руку, тихонько сжала её и прошептала:

— Хорошо бы, чтобы нас послали вместе!

Борис ничего не ответил, только в ответ пожал тоненькие пальчики.

Утро прошло в строительных работах. Мужчинам выдали топоры и поперечные пилы. Красавин провёл всех в какой-то овраг, заросший осиной, и сказал, что здесь надо нарубить и напилить жерди, а ветки нарубить от больших елей и от орешника, росшего по краям оврага. Весь материал следовало относить к месту расположения медсанбата, в этом должны помогать и женщины, а затем начинать строительство шалашей. Он обещал прислать санитаров, которые покажут, как это делается, и помогут.

Вскоре из оврага раздались звуки ударов топора, чвирканье пилы, а через полчаса появились и новоявленные строители, несущие в руках жерди. При помощи санитаров они быстро соорудили основу шалашей, связав их концы принесёнными Красавиным верёвками, и начали укрывать стены лапником, который продолжали подносить женщины. Дело спорилось.

Между прочим, во время этих строительных работ Алёшкин улучил момент и, укладывая огромные еловые ветки на шалаш, предназначавшийся для Доры Игнатьевны и Таи Скворец, обратился к Перову:

— Слушай-ка, Виктор Иванович (все они с самого начала своего знакомства как-то сразу перешли на ты), что у вас там сегодня ночью с Таисией Никифоровной произошло? Она полночи проплакала.

— А, пустяки, просто дурная баба! Ведь не девушка же! Подумаешь, недотрога какая! Ну, поцеловал её разочек, обнял покрепче, ведь живой же я человек! Чувствую, легла рядом молодая бабёнка, а она сразу — бац по морде и в рёв!

Бориса покоробило это циничное заявление. Он, как мы знаем, и сам особенно высокими моральными качествами не отличался, но такое, прямо-таки нахальное объяснение взорвало его, и он почти закричал:

— Вот что! К Тае ты больше не смей приставать, она моя старая знакомая, ведь мы с ней пять лет вместе учились, и я её в обиду не дам, учти!

Виктор Иванович не отличался особой храбростью. Боясь, что начальство узнает о ночном происшествии, и его могут в наказание отправить в полк, или даже в батальон, чего ему совсем не хотелось, примирительно пробормотал:

— Ну, чего ты шумишь? Я же не знал, что она твоя подружка.