Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1

Борису было приятно, очень приятно, что скрывать? Но он сделал вид, что не слышал слов Льва Давыдовича и, глядя на карточку передового района, где была написана фамилия раненого, его часть и поставлен диагноз, спросил:

— Свиридов, кто же это вас ранил?

— Да я сам, товарищ врач, нечаянно: чистил пистолет, а он и выстрелил, — слабо проговорил красноармеец.

Алёшкин заполнил карточку и, обращаясь к командиру роты, сказал:

— Теперь его надо эвакуировать в ближайший госпиталь. Кто этим займётся?

— Пусть он немного полежит здесь, я сейчас доложу командиру медсанбата, — ответил тот.

Но докладывать не пришлось. Дверь открылась, и в комнату вошёл начсандив Исаченко:

— Что здесь такое? Доложите, — обратился он к Сангородскому.

Командир медроты рассказал, что было сделано, кто за что отвечал, представил дежурного хирурга Алёшкина и при этом не мог удержаться, чтобы не похвалить его и всю бригаду. Исаченко слегка улыбнулся:

— Ну что же, это хорошо, так и должно быть. В общем, приятно, что молодёжь умеет работать. А вот докладываете-то вы, товарищ Сангородский, плохо. Надо научиться говорить военным языком.

Он немного помолчал, а затем добавил:

— А раненого мы сейчас заберём и увезём в госпиталь. У меня санитарная машина, на неё и погрузим, я сам и завезу. Он транспортабелен? — обратился Исаченко к Борису. Тот, помня замечание начсандива Сангородскому, вытянулся и, чётко произнося слова, ответил:

— Так точно, товарищ начсандив, транспортабелен лёжа. Вот карточка передового района, — и с этими словами он подал её начсандиву.

— Ого! Да вы, оказывается, не только оперировать умеете, — снова улыбнулся Исаченко. — Хорошо, пусть его несут в мою машину, — сказал он, выходя из помещения.

И тут наступила заминка: носилок в медпункте не было, командир медсанбата категорически запретил распаковывать носилки, уложенные на трёх грузовых машинах и связанные в пачки. А носилки, на которых был привезён Свиридов, принадлежали полку, и Иванцов увёз их с собой. Что делать? Но нашёлся санитар Кузьмин: он подбежал к машине начсандива, узнал у шофёра, что в его машине носилки есть, взял одни и через несколько секунд явился с ними в медпункт. Сейчас же раненый был погружен в машину, и Исаченко уехал.

Сангородский впоследствии рассказал Алёшкину, что этот раненый подозревался в умышленном членовредительстве, и начсандив обязан был доложить о нём в Особый отдел дивизии.

В скором времени и в течение всей дальнейшей войны много раненых прошло через руки Бориса Алёшкина, но этот первый чернявый паренёк запомнился ему навсегда. Впоследствии выяснилось, что, хотя Свиридов прострелил себе ногу не умышленно, а по небрежности, а, может быть, и по неумению, дивизионный трибунал приговорил его к направлению в штрафной батальон. Что с этим пареньком случилось дальше, Борис так никогда и не узнал.

После отъезда начсандива сёстры и санитары навели порядок в медпункте, заменили бельё, перемыли инструменты и вновь поставили их стерилизовать на организованный Аристарховым очажок. Всё это время Борис, гордясь собой и своими помощниками, с важным видом стоял у входа в медпункт с командиром роты и взвода, то есть с докторами Сангородским и Симоняком, выслушивая их похвалы. Между прочим, он заметил, что операция у него прошла так хорошо только потому, что он всего полгода назад прошёл специальные курсы усовершенствования, где учителями были такие знаменитости, как А. В. Вишневский, С. С. Юдин, Гориневская и другие, и что, видимо, их наука пошла впрок.

Лев Давыдович сказал, что Исаченко отдал приказание дежурить на медпункте всем отделением операционно-перевязочного взвода по двенадцать часов, и следующее отделение заступает в 22:00. После этого начальники ушли, а медпункт стал центром внимания всего медсанбата, и за оставшиеся до смены три часа с Алёшкиным переговорили почти все врачи. Чувствовалось, что все они очень хотят знать и уметь делать всё, что необходимо при огнестрельном ранении. К сожалению, для большинства из них эта работа была совершенно новой, и из рассказов Бориса они очень многого не понимали. Так, даже термины и названия инструментов, которые он невольно употреблял, им были незнакомы.

Лишь такие врачи, как Дурков — хирург из Даркоха (селение в Северной Осетии), приехавший вместе с Борисом, да Е. В. Картавцев, до войны работавший хирургом в районной больнице Рязанской области и по прибытии в медсанбат зачисленный в госпитальную роту, понимали Алёшкина с полуслова и по-настоящему могли судить о правильности или ошибочности его действий.

Конечно, лучше всех мог бы это сделать командир госпитальной роты — хирург, доктор Башкатов, но тот, как, впрочем, и командир медсанбата, даже не счёл нужным осмотреть медпункт. То ли он был слишком болен, то ли считал, что раз это поручено не его роте, значит, ему и интересоваться нет смысла.