Октябрь подходил к концу, близились ноябрьские праздники, но никто даже не думал о них. Все были настолько поглощены работой и различными мелкими делами по улучшению быта, маскировки и устройства отопления в медицинских палатках и прочими заботами, что как-то забыли о наступавшем празднике. Весь месяц стояла пасмурная погода, сопровождавшаяся частыми снегопадами. К началу ноября переправа раненых через Неву ещё более затруднилась. На реке появилась шуга и даже льдины, что замедляло передвижение лодок и подвергало их ещё большей опасности. Вместе с ранеными стали поступать обмороженные. Пока раненого после гибели лодки вытаскивали из воды, а затем везли до медсанбата в неотапливаемой машине при температуре воздуха иногда значительно ниже 0 градусов, он успевал основательно обмёрзнуть.
Стало совершенно очевидно, что во избежание излишних потерь нужно что-то экстренно предпринять, надежда была только на Исаченко. Командир дивизии Климов, наконец, направил его из первого эшелона дивизии во второй, чтобы решить вопрос с передвижением раненых. Он предложил заменить его кем-нибудь из полковых врачей. Начсандив передал свои полномочия по организации эвакуации с пятачка старшему врачу 41-го стрелкового полка Иванцову, а сам решил в эту же ночь переправиться на правый берег. Переправа для него оказалась неудачной: он получил серьёзное ранение.
Глава шестнадцатая
Исаченко доставили в санбат утром следующего дня в довольно тяжёлом состоянии. Оперировать его взялся Борис Алёшкин. Ранение казалось серьёзным, но, по мнению Бориса, для жизни неопасным. Начсандива ранил осколок мины, находившийся, видимо, на излёте, и потому значительно утративший свою убойную силу. Осколок попал в лоб, чуть правее переносицы, пробил наружную пластинку лобной кости и застрял в лобной пазухе. От удара Исаченко потерял сознание, но затем пришёл в себя и жаловался только на сильную головную боль.
При осмотре Алёшкин предположил, что осколок, торчавший во лбу, пробил лобную кость, а возможно, и мозговую оболочку, и своим концом давил на мозговое вещество, чем вызывал, помимо разрушения клеток передней доли правого полушария, кровотечение, повышающее внутричерепное давление, что и было причиной нестерпимой головной боли. Если бы не эта боль, то раненого отправили бы прямо в госпиталь, но тот и сам настаивал, чтобы его оперировали именно в медсанбате, так как надеялся остаться в дивизии.
Посоветовавшись с Картавцевым и Бегинсоном, Борис решил приступать к операции, помогал ему Картавцев. Попытки выдернуть торчащий осколок пинцетом, а затем и корнцангом, ни к чему не привели. Само собой разумеется, что прежде, чем приступить к манипуляциям, он произвёл соответствующее обезболивание и обработку окружности раны. После неудачной попытки извлечь осколок Алёшкин решил произвести скусывание части лобной кости кусачками. Подвести кусачки сразу оказалось невозможным, и потому после рассечения кожи лба, отделения её от кости и отодвигания в сторону при помощи долота, удалили небольшой кусочек кости, затем кусачками расширили отверстие с одной стороны и после этого, захватив осколок зубоврачебными щипцами, его немного повернули и извлекли из раны. Он оказался крючкообразной формы с зазубренным, как у остроги, концом, и был обращён своей гладкой стороной в глубину раны. После удаления осколка из раны хлынула жидкость, окрашенная в тёмно-розовый цвет, но значительного кровотечения не было. Осушив рану, удалось разглядеть, что твёрдая мозговая оболочка каким-то чудом уцелела, видимо, действительно, осколок был на излёте, истратил всю свою силу на пробивание пластинок лобной кости, а мозговую оболочку только отодвинул. Таким образом и сосуды её оказались целыми. Способствовало этому то, что осколок, как мы уже сказали, был обращён к мозгу не острым жалом, а гладкой стороной. Пробив кость, он как бы скользнул по мозговой оболочке и зацепился за обратную (внутреннюю) сторону лобной кости. После удаления осколка и скопившейся жидкости раненый сразу почувствовал облегчение, головные боли почти прекратились.
Исаченко совершенно бодрым голосом заявил, что теперь всё в порядке, осталось только завязать рану, и он может возвращаться в штаб дивизии. Но Алёшкин и другие врачи прекрасно знали, что это невозможно — ранение серьёзное: остался дефект лобной кости размером два на полтора сантиметра, осколок пробыл в ране дольше шести часов, и травма, нанесённая мозговой оболочке, хотя и не вызвала её разрыва, всё-таки была значительна. Очевидно, без воспаления (менингита) дело не обойдётся. В те времена менингит считался чрезвычайно грозным, часто смертельным заболеванием, ведь кроме белого стрептоцида, да и то в ограниченных количествах, в распоряжении медиков ничего более существенного не имелось. Исаченко и был назначен стрептоцид в больших дозах. Лекарство в виде порошка ввели в рану, а сверху наложили повязку с мазью Вишневского.