Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

Спустя три часа после отправки последней палатки и раненых, а вместе с ними Игнатьича, Джека и вещей комбата, Павлов со своей бригадой при деятельном участии самого Бориса разобрал его домик и погрузил на полуторку, на которой он вполне уместился, и все выехали на новое место. На старом остались только протоптанные дорожки и площадки из-под домиков и палаток, не заросшие травой, да огороженное колючей проволокой кладбище.

Между прочим, когда отправлялась вторая часть операционно-перевязочного взвода вместе с Катей Шуйской, Борис стоял в тени большой ели и наблюдал за погрузкой. Он, как было известно, оставался на старом месте до конца. Когда машины уже были совсем погружены и отправлявшиеся вместе с ними должны были, как всегда, помогая друг другу, забираться на верх груза, то от одной из машин отделилась маленькая фигурка и, крикнув:

— Подождите, я сейчас! — подбежала к Борису.

Конечно, это была Катя, уже давно его заметившая. Обхватив его шею руками и прильнув к нему всем телом, она несколько раз поцеловала его и прошептала:

— Милый, милый Боренька, приезжай скорей! Я буду беспокоиться!

Едва Борис успел ответить на её поцелуй, как она вырвалась и через минуту уже кричала:

— Девчата, помогите мне забраться к вам!

Наконец, 5 октября 1942 года медсанбат № 24 полностью занял своё новое место. Кажется, в первый раз за всё время существования батальона передислокация происходила не в спешке, не с постоянным ожиданием или даже сразу началом большого наплыва раненых, а в спокойной, можно сказать, нормальной обстановке.

Правда, каждый день (как заведённые, по выражению Игнатьича) над лесом и над дорогой, по которой следовали машины медсанбата, с утра до вечера кружились немецкие бомбардировщики, взрывались сбрасываемые ими бомбы, причём некоторые из них — в пределах старой территории батальона, на местах, уже освобождённых от палаток.

Хотя вражеских самолётов стало меньше (очевидно, основная масса их переместилась в другой район фронта), всё равно эти бомбёжки причинили кое-какой вред: была разбита одна санитарная машина, разрушены кухонные навесы, которые предполагалось использовать и на новом месте, легко ранило нескольких человек из рядового состава батальона.

Неприятности доставлял и периодически повторявшийся артиллерийский обстрел этого участка леса. На территории батальона ни один снаряд не разорвался, но их свист и разрывы в 200–300 метрах нервировали всех. Поэтому, когда, наконец, передислокация закончилась и батальон очутился на новом месте, все облегчённо вздохнули.

Новое месторасположение медсанбата находилось от прежнего всего в четырёх километрах и, следовательно, от передовой — в семи-восьми километрах. Значит, оно не могло считаться совершенно безопасным, так как было достижимо и для артиллерийских снарядов, и для бомбёжки с воздуха.

Оно располагалось в удалении от основного фронтового тракта, причем в районе, который немцы почему-то совершенно не бомбили и не обстреливали. Первое время Алёшкин, его помощники и начсандив Пронин даже не понимали, чем объяснить такое счастливое стечение обстоятельств. Забегая вперёд, мы скажем, что на этом месте медсанбат простоял, кажется, самый длительный период времени в течение войны, с 5 октября 1942 года по 15 июня 1943 года, то есть почти девять месяцев, и за всё это время ни разу не подвергался ни обстрелу, ни бомбёжке.

Это долго оставалось загадкой для всех. Лишь летом 1943 года, когда в районе 65-й стрелковой дивизии был сбит немецкий самолёт, и в руки начальника штаба дивизии полковника Юрченко попал планшет с картой местности, секрет объяснился. Начсандив Пронин, рассмотрев эту карту и сравнивая её с имевшейся у него, заметил, что на том месте, где сейчас располагался медсанбат, на немецкой карте было обозначено сплошное непроходимое болото.

Таким образом, сравнительно благополучной жизнью 24-й медсанбат почти в течение года был обязан неточности немецких топографических карт. Но повторяем, всё это выяснилось значительно позднее, пока же санбатовцы, и прежде всего командир батальона, беспокоясь, чтобы не открылось их новое местонахождение, самым старательным образом маскировали всё, что можно было замаскировать.

В один из последних дней пребывания батальона на старом месте к Алёшкину приезжал комиссар дивизии Марченко. Он подтвердил слухи о том, что командира дивизии Володина убирают из дивизии и переводят куда-то на юг. Сообщил даже фамилию предполагаемого нового командира дивизии, по его словам, это был полковник Ушинский Борис Иванович — тот самый, который работал в своё время в комиссии по подготовке нового Полевого устава РККА. Комиссар сказал, что теоретически этот новый командир — очень грамотный военный специалист, но он до сих пор ещё не воевал, с ним будет трудно и, наверно, Марченко придётся из дивизии уйти.

Борису было жалко с ним расставаться. После своего довольно бурного знакомства под Невской Дубровкой у них сложились, не сказать, чтобы совсем дружеские, но, однако, всё же очень хорошие отношения.