Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

«Каким-то будет новое начальство?» — невольно подумал Алёшкин. Но его в настоящий момент тревожило другое. Дело в том, что комиссар медсанбата Кузьмин, хотя и был хорошим человеком, знал своё дело, умело организовывал политработу в батальоне и старался как можно больше времени проводить среди раненых и личного состава батальона, всё чаще и чаще прихварывал, а в боевые дни, когда требовалось полное напряжение сил каждого медсанбатовца, с ещё большим напряжением должен был работать комиссар, особенно при таком командире, каким оказался Фёдоровский. Оно окончательно подорвало и без того плохое здоровье Кузьмина. Лечившая его, как и всех в батальоне, Прокофьева после переезда на новое место категорически запретила ему вставать с постели. Он этот режим нарушал, утяжеляя своё состояние, и фактически превратился в лежачего больного. Зинаида Николаевна говорила, что если Кузьмин и встанет, то работать в полевых условиях, в которых находился медсанбат, не сможет. А в теперешнем его положении он нуждался в длительном и серьёзном терапевтическом лечении, которое в условиях батальона обеспечить было невозможно.

Борис доложил об этом Марченко и попросил его как можно быстрее прислать замену комиссару. Тот даже обрадовался:

— Вот удачно-то! Хоть мне и жалко бедного Кузьмина, но такой больной, как он, для медсанбата действительно не годится. А у меня есть один в резерве. Правда, он просился в строевой батальон, ну, я думаю, что уговорю его пойти в медсанбат. Это капитан Фёдоров, он был ранен в грудь, почти год провалялся в госпиталях и с большим трудом добился возвращения на фронт, в свою старую дивизию. Кстати, и оперировали его в своё время в вашем медсанбате. Он уже около месяца находится при политотделе дивизии. Во время прошедших боев, как сверхштатный инструктор, он часто бывал на передовой и показал себя там как боевой, храбрый и толковый человек. Один раз он даже заменял раненого комбата 41-го стрелкового полка. Но всё-таки после ранения, которое он перенёс, держать его в строевой части нельзя, вот я тебе его и дам!

Борис немного замялся. «Опять мне больного человека дают. Какой же он мне будет помощник после ранения в грудь?» — подумал он. Комбат таких раненых много перевидал, многих прооперировал сам и хорошо знал, как выглядели те, которых удавалось вытянуть и эвакуировать для дальнейшего лечения в тыл.

Заметив не совсем довольное выражение лица Алёшкина, Марченко засмеялся:

— Да ты не сомневайся, я тебе не какого-нибудь инвалида подсовываю. Это, повторяю, боевой парень, и если я его уговорю, то к тебе пришлю как можно быстрее… Сам увидишь! Обеими руками уцепишься.

Через неделю, уже на новом месте, к Борису зашёл в его только что собранный домик молоденький, подтянутый, худенький политрук и, подавая направление, с мягкой и какой-то очень подкупающей улыбкой представился:

— Политрук Фёдоров прибыл для прохождения дальнейшей службы комиссаром медсанбата.

Он как-то сразу пришёлся Борису по сердцу. И в последующей их совместной службе они были самой дружной парой, отлично дополнявшей друг друга. Когда Борис выезжал куда-либо из батальона, он знал, что его заместитель Фёдоров, даже не имея медицинского образования, в состоянии заменить его вполне квалифицированно и с полным знанием дела.

Кстати сказать, ещё до прибытия Фёдорова, состояние здоровья Кузьмина настолько ухудшилось, что, по требованию Прокофьевой, он был срочно эвакуирован в один из госпиталей армии. Как потом стало известно, там он тоже не задержался и был отправлен в глубокий тыл. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Фёдоров настолько быстро освоился со своей ролью комиссара медсанбата, так быстро перезнакомился со всем личным составом, а со многими подружился, что через неделю казалось, что он всегда здесь служил. Если с уходом комиссара Кузьмина батальон не только ничего не потерял, но и, получив такую замену, как Фёдоров, только выиграл, то другая потеря оказалась гораздо более значительной и чувствительной.