Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

Это была медсестра госпитального взвода, могучая Клава, обладавшая ростом, вероятно, более 180 сантиметров и соответствующим телосложением. Клава, которая, как младенца, поднимала и держала на руках любого, даже достаточно крупного раненого, пока санитары по её указке заменяли испачканное бельё или просто поправляли постель. Это была та Клава, которая иссушила сердца чуть ли не всех выздоравливающих, находившихся в медсанбате, пылавшая нежными чувствами к одному из самых невзрачных санитаров эвакоотделения, росточком не более полутора метров.

Завидя Клаву со шприцем в руке, Борис стал закатывать рукав рубахи, та засмеялась:

— Нет, товарищ комбат, рука мне не нужна! Поворачивайтесь-ка другим фасадом, я туда должна буду сделать укол.

Делать нечего, пришлось Борису повернуться набок и, спустив трусы, предоставить для болезненного укола то место, которое не очень-то часто называется в литературе по имени, но которое играет в жизни людей довольно значительную роль, и не только в качестве места для уколов.

Хотя Алёшкин и вздрогнул, но инъекцию перенёс достаточно стойко. Клава его похвалила:

— Вы молодец, товарищ комбат. Вот комиссар, так тот всегда стонал при уколе, хотя они были не такими болезненными, как этот. Сама-то я не пробовала, но говорят, что инъекция магнезии вызывает сильную боль. Я сегодня часов в семь вечера ещё раз приду.

Между тем Алёшкин уже не слышал последних слов Клавы, он почему-то сразу же заснул.

Вечером его навестила Прокофьева, вновь измерила давление и успокоила его, сказав, что оно начало снижаться. Затем ему пришлось выдержать второй укол Клавы, и он опять погрузился в сон. За всё это время Борис ничего не ел, лишь выпил несколько стаканов чая и принимал порошки, присланные из аптеки.

Весь этот день и вечер никто из работников медсанбата к нему не приходил, по-видимому, соблюдая строгое предписание Зинаиды Николаевны о необходимости полного покоя больному, и охрана в лице Игнатьича к нему никого не допускала.

Так прошёл и второй день. Борис чувствовал себя вполне сносно и был готов встать и приняться за свои хлопотные дела, а их, несмотря на то, что раненых поступало мало, накопилось достаточно.

Измеряя давление дважды в день, Прокофьева настаивала, чтобы Борис вылежал ещё, по крайней мере, два дня. А чтобы ему не было скучно, принесла книжку, неизвестно кем найденную в каком-то брошенном и разрушенном доме одного из рабочих посёлков, где в своё время собирали строительный материал санитары батальона. Это оказался роман Вальтер Скотта «Айвенго». Книжка была затрёпана и зачитана чуть ли не до дыр, нескольких страниц не хватало. Но Алёшкина, уже год не читавшего никакой художественной литературы (газеты — и те читались весьма нерегулярно), эта книга прямо-таки оживила. С увлечением переживая события, происходившие с героями романа, он забыл о своей трудной работе и тех неотложных делах, которые необходимо доделывать. Это сразу же благотворно сказалось на его состоянии.

Через день, вечером, после внимательного прослушивания и измерения давления Зинаида Николаевна сказала:

— Ну, Борис Яковлевич, вы у меня молодцом! Аритмии нет, тоны сердца стали чище. Давление снизилось почти до нормы, завтра утречком ещё раз проверим, и, если всё будет хорошо, то можете встать и часа два-три позаниматься делами. Но входить в операционную пока я вам не разрешу, потерпите ещё несколько дней. Колоть магнезию больше не будем, я скажу Клаве, чтобы не приходила. А порошки надо пить ещё недели две. Спокойной ночи.

После ужина Борис снова принялся за «Айвенго». Джек, как всегда, когда никого из посторонних не было в доме, перебрался со своей подстилки к кровати хозяина и дремал, положив голову на лапы. Игнатьич ушёл на кухню, чтобы помыть посуду и заодно поболтать со своими приятелями. Было тихо. Солнце уже зашло. В крошечной комнатке, которая служила Алёшкину спальней, стемнело, он отложил книжку на столик, приделанный к окну.

После беспрерывного воя немецких самолётов, свиста и разрывов бомб, громкого тявканья зениток и стрельбы крупнокалиберных пулемётов во время воздушных боёв, которые в течение предыдущих двух недель постоянно велись над медсанбатом, здесь, на этом новом месте, было странно тихо. Где-то вдали, как гром какой-то далёкой грозы, погромыхивали пушки, временами вспыхивал горизонт от разрывов, напоминая зарницу. Даже шума приезжавших и уезжавших автомашин не было слышно. Избушка комбата находилась в самом центре расположения батальона, вдали от подъездных путей, в 15–20 шагах от операционно-перевязочного блока и ближе всех к малой операционной, где Борис предполагал нести дежурство наравне с другими хирургами.