Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

Как мы уже говорили, совещание проходило очень бурно. Первым подразделением, которое обсуждалось, был сортировочный взвод. Сангородский, пролежавший в госпитале всего пару недель и уже вернувшийся обратно в батальон, с горячностью доказывал, что снимать с машин и носить в операционную тяжёлых раненых могут только совершенно здоровые, сильные люди. После всех споров ему было оставлено четверо здоровых санитаров и четверо годных лишь к нестроевой службе.

С таким же упорством отстаивали незаменимость своих санитаров и все другие подразделения. Но самые большие споры разгорелись при обсуждении рядовых, оставляемых начхозом Прохоровым. У него ведь даже и штатной-то положенности их не имелось, а они были нужны — нет, они были просто необходимы. Прохоров держал их как санитаров основных лечебных подразделений, перечислим некоторых.

Портной. Почти все поступавшие раненые были в рваном, разрезанном или пробитом осколками обмундировании, а из обменного пункта дивизии уже давно ничего не выдавали. После стирки обмундирование нужно было отремонтировать и лишь тогда возвращать раненым. Конечно, это касалось тех, кто находился на госпитализации или попадал в команду выздоравливающих.

Сапожник. Обувь требовала ремонта и у раненых, и у личного состава батальона постоянно.

Жестянщик. Он делал и ремонтировал печки для палаток, тазы, вёдра, умывальники и многое другое.

Плотники, столяры и кузнец требовались как для ремонта и изготовления вагонок, столов, тумбочек, так и для строительства домов, намеченных командиром батальона.

Одним словом, работоспособные люди, вполне годные и для строевой службы, были здесь так же нужны, как и на передовой!

В результате всех обсуждений составили список отправляемых на передовую, он включал в себя всего пятнадцать человек. Пронин сразу заявил, что таким мизерным количеством командир дивизии будет явно недоволен, и в самом ближайшем будущем работникам медсанбата придётся пересмотреть своё решение, наверно, просто подчиниться приказу и отдать столько людей, сколько потребует штаб дивизии.

После совещания за ужином Пронин рассказал Алёшкину, что новый комдив имеет какой-то зуб на медсанбат и чуть ли не на самого Бориса. Тот был этим очень удивлён: до сих пор с Ушинским он никогда не встречался, знал, что ни санотдел армии, ни сануправление фронта к нему претензий не предъявляли. Ну, а что медсанбат оказался в очень трудном положении в последней боевой операции, так это была не его вина! Поэтому предвзятое, недоброжелательное отношение к нему со стороны нового командира дивизии и встревожило, и огорчило Алёшкина.

Пронин сообщил также, что новый комдив рекомендовал ему жить на территории медсанбата, где его постоянное присутствие будет полезнее для дела, чем бездельное пребывание в штабе дивизии.

— Значит, хочешь или не хочешь, Борис Яковлевич, а приготовь здесь мне жильё, я дня через два перееду.

Комбат понял, что командир дивизии решил приставить начсандива к нему в медсанбат в качестве наблюдателя. Это его немного обидело, но в какой-то мере и обрадовало, ведь он считал, что в батальоне всё идёт как должно, и в работе этого хозяйства в настоящее время придраться не к чему. Также он считал Пронина честным и объективным человеком, и потому присутствие его в батальоне не будет лишним. Его доклады, может быть, рассеют неприятное чувство, которое почему-то возникло у нового комдива по отношению к санбату и к нему лично.

Пронин рассказывал, что комиссар дивизии Марченко доживает в дивизии последние дни, ему уже обещали перевод в новое соединение, куда-то на Южный фронт, и, кажется, в качестве строевого командира. Вероятно, это произойдёт в первых числах будущего месяца. Эта новость тоже неприятно поразила Бориса. При всей своей неуравновешенности и вспыльчивости комиссар дивизии относился к медсанбату хорошо, уважал всех врачей, и особенно вылечившую его Зинаиду Николаевну Прокофьеву. По-дружески относился он и к Алёшкину. С его уходом Борису будет значительно труднее.

Слушая рассказы Пронина, он вдруг подумал: «А не поехать ли мне к Николаю Васильевичу Склярову в санотдел армии, чтобы попроситься хирургом в какой-нибудь госпиталь? Сошлюсь на здоровье, как-никак приступ гипертонии у меня уже был. Ну, нет, это было бы трусостью, а мне ведь пугаться нечего. Ничего такого, что можно было бы мне поставить в вину, за мной нет. Разве вот новая связь со своей медсестрой? Но о ней, по-моему, не только командир дивизии, но и в батальоне пока не знают, да и не считается это уж таким большим грехом. Нет, останусь здесь, будь что будет!..»

Между тем Пронин, попивая чаёк, только что принесённый Игнатьичем, продолжал делиться своими новостями. Одна из них оказалась для Бориса очень приятной.

— На днях приедет в дивизию Николай Александрович Лурье. Он окончил курсы и возвращается на свою должность начальника политотдела дивизии.