Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том 1

Вечером этого же дня необходимый инвентарь, койки и прочее уже находилось в госпитале. Сёстры и дружинницы принялись готовить помещения, застилать постели, и к утру следующего дня всё было уже готово. По совету генерала Зайцева, под эти цели выделили весь первый этаж занимаемого госпиталем дома. Амбулаторию перенесли на второй этаж, куда вёл отдельный ход. Там же, рядом с операционным блоком, разместили и раненых пограничников, которые ещё находились в госпитале.

К этому времени в распоряжение генерала Зайцева, наконец-таки, с афганской границы прибыл его госпиталь, начавший развёртываться в одном из ближайших от Раквере помещичьем имении, владелец которого сбежал с фашистами. Генерал заявил, что теперь, по его приказу, всех вновь поступающих раненых и больных пограничников будут направлять туда.

— Пусть по-фронтовому работают, а то они, надеясь на вас, потребовали на своё развёртывание чуть ли не две недели. Я их потороплю, — сказал он на прощание Алёшкину.

С комендантом Борис договорился, как поступать с теми, кто всё-таки проявит себя злостным хулиганом и не подчинится порядкам, заведённым в госпитале, отважится на какое-нибудь грубое нарушение. Комендант показал Алёшкину камеры в комендатуре, которая размещалась в здании бывшей немецкой комендатуры, и Борис ужаснулся при виде этих бетонных казематов размером два на три метра с железной дверью и крошечным окошечком под потолком, абсолютно пустых.

— Для нарушителей у нас найдутся «смирительные помещения». Сутки здесь просидит — как миленький будет. Немцы знали, что делали, — сказал хмуро комендант. — Ну, а наряд пограничников у меня круглые сутки наготове, только сигнал дайте, немедленно явятся. Они с любым справятся.

Выслушав все это, Алёшкин перестал беспокоиться, но решил про себя: «Нет, я постараюсь к этим крайним мерам не прибегать. Человеческое отношение больше пользы принесёт».

Между прочим, когда через несколько лет ему пришлось иметь дело с отбывающими наказание преступниками, он, проявляя необходимую твёрдость, вместе с тем к болеющим из их числа относился только как врач, отметая от себя все мысли о тяжести или гнусности совершённых ими преступлений. Этому же он учил и своих подчинённых. И там, где таких правил придерживались, никаких эксцессов с этими, в общем-то, очень неуравновешенными людьми не происходило. Но вернёмся к настоящему.

Через три дня около 15 часов к Алёшкину зашёл младший лейтенант и доложил, что на железнодорожную станцию Раквере прибыл эшелон особых раненых. Сообщивший об этом лейтенант рекомендовал при следовании в госпиталь взять с собой конвой человек из двадцати и автомашину для перевозки двенадцати лежачих. Всего же в эшелоне было 496 человек. Он, этот лейтенант, был помощником начальника конвоя, и, по его словам, они уже получили от этих «бандитов» серьёзную неприятность: по пути из Таллина в Раквере три человека сбежали.

Алёшкин ничего не ответил. Он вызвал старшую сестру Мертенцеву, приказал ей предупредить всех палатных медсестёр, дружинниц и санитаров о прибытии раненых и проконтролировать, чтобы весь персонал находился на своих рабочих местах. Затем он нашёл Катю Шуйскую, сказал ей, что поедет встречать эшелон с ранеными штрафниками, а ей поручил взять с собой четверых санитаров и приехать туда на автобусе ЗИС-16 (он как раз вмещал двенадцать лежачих), погрузить раненых, доставить их в госпиталь, уложить в отдельную палату и попросить майора Минаеву предварительно всех их осмотреть.

Выходя во двор, чтобы отправиться на вокзал на своём драндулете, Борис заглянул к Гольдбергу и приказал ему передать поварам, чтобы срочно готовили хороший обед на 500 человек. Захватив с собой прибывшего лейтенанта и разыскав Лагунцова, Борис отправился на вокзал. Там, на запасном пути стоял длинный состав из вагонов третьего класса. Около дверей каждого из них стояло по два человека, вооружённых винтовками. По перрону нетерпеливо прохаживался сухопарый пожилой человек с капитанскими погонами на плечах. Завидев Алёшкина, вышедшего из машины ещё на площади перед вокзалом, неторопливо идущего к эшелону, капитан направился к нему. Разглядев майорские погоны Бориса и орден Отечественной Войны на его кителе, капитан приложил ладонь к козырьку фуражки и довольно сердито пробурчал:

— Что же вы, товарищ майор, так долго? И конвоя до сих пор нет! Сколько ещё ждать будем? Измучился я с ними, сладу никакого нет!

— А зачем конвой? — спросил Борис. — Вы кого привезли — раненых красноармейцев или заключённых? — спрашивал он нарочито громко, чтобы его могли слышать люди, высунувшие головы из открытых окон и дверей вагона. — Если раненых, так конвой здесь не нужен, а если заключённых, так не по адресу приехали. У меня здесь госпиталь, а не тюрьма! — продолжал он ещё громче.

В это время к перрону подъехал автобус, из которого вышла Шуйская в сопровождении санитаров. Борис снова обратился к совершенно растерявшемуся капитану.

— У вас лежачие где находятся?

— Вот, в первом вагоне.