Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том 1

Так прошёл ноябрь и первая половина декабря 1942 года. За эти дни на фронте кое-что произошло. Вдруг, совершенно неожиданно строители прекратили постройку моста и, переправившись на противоположную сторону Терека в Муртазово, уехали. В квартиру Алёшкиных въехали новые постояльцы — это были три офицера СС со своими денщиками.

Надо сказать, что эти новые немцы вели себя ещё более нахально и омерзительно. Они, правда, не лазили за варёной картошкой в чугунок к Кате, но заставляли её греть воду и, не стесняясь ни хозяйки, ни девочек, которых из-за холода и дождей нельзя было выпроводить на улицу, раздевались догола и мылись здесь же, в кухне. Затем, наевшись принесённой денщиками еды и напившись шнапса (водки), ложились спать, размещаясь на всех, в том числе и детских, кроватках. Впрочем, дело не всегда обходилось так мирно.

Среди офицеров был один рыжий здоровый верзила — судя по его поведению, самый старший в чине. Напившись, он начинал буянить, кричать и остальным с трудом удавалось его успокаивать. 25 декабря немцы праздновали Рождество, денщики притащили маленькую сосенку, украсили её какими-то бумажными ленточками и конфетами в ярких бумажных обёртках и расставили вокруг неё угощение: колбасу, консервы, конфеты и бутылки с вином.

Детишки Алёшкиной не могли глаз оторвать от такого изобилия уже очень давно не виданных лакомств, но, помня наказ матери, ушедшей на работу в роддом, сидели в своём уголке за печкой и только глотали слюнки. Однако, самая маленькая из них, да по своей неразумности, пожалуй, самая храбрая, пятилетняя Майя всё-таки нет-нет да и вылезала на середину кухни и смотрела, как денщики сервируют стол.

И вот один из денщиков, пожилой человек, с седоватыми усами и каким-то виноватым выражением лица, заметив, с каким вожделением смотрит девчушка на расставляемую на столе еду, взял ломтик хлеба, кусок колбасы и одну конфету и, стараясь, чтобы его товарищи этого не заметили, сунул всё это Майе, одновременно лёгким толчком заставив её вернуться в их запечный уголок. Звали этого немца Курт.

К вечеру вернулась с работы Катя, принесла с собой немного картошки и кусок мамалыги. Эла рассказала ей о подачке, полученной Майей от Курта. Это был, пожалуй, единственный немец, который хоть как-то обращал внимание на хозяев дома, и иногда ломанным русским языком пытался что-то сказать. Покормив ребят, Катя занавесила свой уголок обрывком старой оконной занавески, чудом уцелевшей после того, как румыны порвали на портянки всё остальное, и легла вместе с дочками спать.

Вскоре пришли и теперешние хозяева квартиры. Они о чём-то громко, зло и как будто встревожено говорили между собой, а затем уселись за стол и стали праздновать Рождество. Через какой-нибудь час-полтора двое из них так напились, что едва добрались до своих постелей и тут же уснули, а третий, подозвав к себе Курта, который был его денщиком, стал что-то у него сердито требовать. Эти требования и крик сопровождались русской матерной бранью и становились всё громче и настойчивей. Курт всячески старался его успокоить, усердно подливая ему вина, и, в конце концов, ему удалось-таки увести его в соседнюю комнату и уложить в кровать.

Крики и пение «О, таннен баум, таннен баум» (рождественская песня немцев, которую до этого они тянули все вместе) не давали заснуть Кате. Девочки спали, а она лежала около них и вздрагивала от яростных воплей пьяницы. Когда, наконец, он был уведён в другую комнату и как будто немного утихомирился, успокоилась и она.

Катя боялась и за детей, и за себя, конечно. В станице были случаи, когда вот такие же пьяные немецкие офицеры ни с того ни с сего открывали стрельбу, убили уже нескольких ни в чём не повинных людей, в том числе одного мальчика. Кто его знает, что взбредёт в голову этим пьяницам, чувствующим себя полноправными хозяевами в этом доме?

Вдруг занавеска её откинулась, в отверстие просунулась голова и рука Курта. Он поманил пальцем её к себе. Когда она села, с изумлением и испугом глядя на немца, он полушёпотом сказал:

— Катерина, вег, вег! Уходи скорее, а то плохо есть будет! Беги куда-нибудь!

Катя поняла, чего так настойчиво требовал пьяный рыжеволосый верзила. Хотя немцы жили в их доме всего двое суток, как Катя ни куталась в свой платок, они успели разглядеть, что их хозяйка ещё молодая и красивая женщина. И вот теперь, после хорошей порции шнапса, рыжий, очевидно, хотел воспользоваться привилегиями «победителя». Как уж Курту удалось уговорить его, неизвестно, но, видно, и сам денщик не был уверен в надёжности своих уговоров, поэтому он и посоветовал Кате поскорее уйти из дому.

Осознав угрожавшую ей опасность, она не стала долго раздумывать, надела на себя кожушок, лежавший рядом с нею, закутав в платок Майю, подхватила её на руки и бесшумно, босиком быстро направилась к двери.