Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том 1

Когда на следующее утро она встала, чтобы приготовить хоть какой-нибудь завтрак, стало ясно, что потребуется много труда, чтобы привести в порядок жильё. Мало того, что немцы захламили его всяким мусором — бутылками, коробками из-под консервов, бумагой, грязными тряпками и просто грязью, видимо, приносимой за ночь с улицы, они ещё умудрились переломать большую часть мебели, находившейся в доме, перебить почти всю посуду и загадить кастрюли. Впрочем, последних-то у неё оставалось всего две. Ещё до прихода постояльцев к ней не один раз заходила и соседка Каплунова, и бывшая домработница Нюра, отец которой стал старостой, на её глазах бесцеремонно они рылись в шкафу с посудой и забирали лучшее, цинично замечая:

— Тебе, Катерина, эти кастрюли всё равно не нужны будут, ведь не сегодня-завтра тебя повесят.

Однако эти предсказания не сбылись. Почему комендант и полицаи не успели ликвидировать людей, занесённых в чёрный список, в котором, как впоследствии выяснилось, действительно была её фамилия, так и осталось непонятным. Но то, что вчера в неё стреляли, а выстрел был явно не случайным, направленным именно в неё, не оставляло никакого сомнения. Очевидно, далеко не все, сотрудничавшие с фашистами, покинули станицу, кое-кто остался…

Между прочим, за время своего краткого пребывания в Александровке немцы так и не провели ни одной организованной акции по уничтожению советских активистов, живших в станице, ограничились убийством отдельных людей. Одним из первых был убит главный инженер Крахмального завода Которов. Про него ходили слухи, что он оставался в станице умышленно, собираясь служить немцам, но был застрелен во дворе завода в первый же день оккупации, как потом стало известно, по доносу Сахарова. В последующие дни пьяными офицерами и солдатами было застрелено ещё несколько человек, но уничтожение всех, имевшихся в списке старосты, фашисты, очевидно, собирались провести организованно. Из-за пьянки, а затем быстрого отступления, почти бегства, они так и не успели этого сделать.

Весь следующий день Катя убиралась в доме и во дворе, собирала в мешок принесённое зерно и раскапывала в огороде спрятанные ещё в июле книги, фотографии мужа, детей и всех родственников, документы и свой комсомольский билет. Она почему-то была уверена, что немцы в станицу больше не вернутся. Так оно и было в действительности. Но большинство уехавших с ними станичников недели через две вернулись домой. Оккупанты, позволив им доехать до Майского и Прохладного, сесть на поезда не дали. Кого-то просто убили, а других ограбили и бросили на станции. Тем, конечно, ничего не оставалось, как только вернуться домой. И странно, эти люди прониклись злобой за всё происшедшее с ними не на оккупантов-фашистов, а на советскую власть и её служащих. Поэтому-то сразу же после освобождения Северного Кавказа Красной армией здесь появилось так много различных бандитов. Вероятно, некоторые из этих людей получили от фашистов диверсионные задания.

* * *

После ухода последних фашистских солдат день прошёл спокойно, а к вечеру станица наполнилась шумом и народом — пришли части Красной армии. Красноармейцы, преследовавшие бегущего врага, были возбуждены и радостны. Радовались и жители, встречавшие своих. Может быть, кое у кого эта радость была и показной, но огромное большинство, особенно из тех, кто жил всё это время в страхе, ликовало искренне. К их числу относилась и Катя Алёшкина.

Часть войск прошла станицу, не задерживаясь, стремясь догнать отступавших фашистов, в станице разместились лишь некоторые тыловые подразделения. В доме у Алёшкиной поселились работники Особого отдела.

До полного восстановления в станице советской власти от одной из воинских частей был назначен военный комендант — какой-то никому не известный и никого не знавший капитан, начавший при помощи имевшейся в его распоряжении воинской команды наводить в станице порядок. Прежде всего он принял меры к тому, чтобы выявить жителей, сотрудничавших с оккупантами, но удавалось это с трудом: с донесениями к нему шли люди, которые хотели чем-нибудь очернить своих соседей или личных врагов. И не вернись вовремя старый председатель сельсовета, который провёл период оккупации в партизанском отряде, и работники Майского отдела НКВД, многим совершенно невинным жителям станицы пришлось бы плохо.

Между прочим, могла пострадать и Алёшкина. Дело в том, что одним из первых к этому капитану явился фельдшер Чинченко с доносом на акушерку Матрёну Васильевну, якобы старательно лечившую немецких раненых, и на Екатерину Петровну Алёшкину, которая ей не только в этом помогала, а даже держала у себя на квартире немецких солдат и офицеров. Наговорил он многое и про других, ни в чём не виноватых станичников. Своими донесениями он пытался опередить тех, кто мог бы сообщить что-либо о нём, а ведь он действительно лечил и раненых немцев, и полицаев, и был настоящим другом поставленного фашистами старосты.