— Ну что ж, если всё хорошо, то давайте заканчивайте. Значит так, товарищ Кучинский, подпишем акт завтра, а сегодня пройдёмся по территории госпиталя, посмотрим все помещения.
Кучинский согласился. Они вышли из канцелярии, как называли этот дом в госпитале. Начать обход решили с сортировки. Это был довольно большой барак, сделанный из неструганных досок взасыпку. Крыша на нём была дощатой, без потолка, пол — из неструганных плах. В бараке топились две железные печки, обложенные кирпичом. На козлах размещалось сорок носилок, по двадцать с каждой стороны. В момент осмотра в сортировке лежали трое раненых — один в голову и два в грудь. Для лечения раненых в голову в основном работала группа АРМУ, где имелись ЛОР-врач, окулист и нейрохирург, последний — майор Чистович Николай Евгеньевич.
В то время, как Алёшкин и Кучинский осматривали помещение сортировки, начальник сортировочного отделения, капитан медслужбы Климова — молодая подвижная женщина, успела принять прибывших и дать указания о направлении их в отделение помощнице, уже пожилой и, видимо, хорошо знавшей свои обязанности фельдшерице. Она заполняла истории болезни, используя данные из карточек передового района и из опроса раненых. Борис отметил про себя, что в медсанбате это делали только в случае госпитализации прооперированных в госпитальный взвод. Здесь истории болезней заполнялись сразу по прибытии раненых, в сортировке.
Раненые направлялись прежде всего в санпропускник, а затем уже в операционный блок или в госпитальные палаты. По этому же пути пошли и Алёшкин с Кучинским. Санпропускник, срубленный из довольно толстых брёвен, по существу, представлял собой самую обыкновенную баню с раздевалкой и предбанником, разгороженным пополам. В одно отделение вносили раненых, там их раздевали, в другом после помывки одевали в чистое белье. Конечно, эта баня ни в какое сравнение не могла идти с санпропускником медсанбата № 24: тот мог одновременно вместить до 30–40 человек, а здесь, вероятно, и четверым носилочным было тесно. Дело облегчалось тем, что все поступавшие оседали в госпитале на какой-то более или менее длительный срок и, следовательно, спешить с дезинсекцией одежды надобности не было. Поэтому одежду раненых сразу увязывали в узлы и выносили в автодезкамеру, стоявшую шагах в десяти от бани. Борис подумал: «Эта баня хороша, когда в сутки поступает десятка два-три раненых, а если их будут сотни? Да потом, её с места не стронешь». Однако пока никаких замечаний он делать не стал.
Метрах в тридцати от бани находился операционно-перевязочный блок. Он состоял из трёх палаток (одной ДПМ и двух ППМ), соединённых при помощи тамбуров и дополнительных брезентов в одно помещение. Его построение не отличалось от такого же, имевшегося в медсанбате, только назначение палаток было иным. Одна палатка ППМ служила операционной для раненых в грудную полость, другая — операционной для раненых в голову. Палатка ДПМ использовалась как перевязочная для всех раненых, в том числе и для раненых в живот. Шоковая палатка ППМ стояла метрах в десяти в стороне.
Осмотрев операционный блок, оба начальника вышли на настоящую улицу, по обе стороны которой располагались палатки ДПМ, по шесть штук с каждой стороны, всего двенадцать. В каждой палатке стояло двадцать топчанов с матрацами, набитыми сеном, и такими же подушками. В палатках было достаточно просторно, тем более что в некоторых из них имелось много свободных мест.
Кучинский сказал, что при штатной положенности в двести коек, госпиталь развёрнут почти на триста мест, сейчас поступление незначительное, и в госпитале находится на излечении всего сто пять раненых и больных. Он показал на одну из последних палаток и объяснил, что именно здесь лежат больные, большинство с воспалением лёгких (это одно из наиболее частых и грозных осложнений ранения в грудь). Командует в этой палатке капитан медслужбы Батюшков.
— Он хороший терапевт и хороший человек. Беда в том, — добавил Кучинский, — что он находится под каблуком своей «жены», майора медслужбы Минаевой, начальника второго хирургического отделения, и поэтому часто в решении вопросов идёт у неё на поводу. Правда, сейчас его роль стала меньше: с открытием терапевтического госпиталя большинство больных передаётся туда. Вам будет легче.
«Почему легче? — подумал Борис. — Ведь всё равно осложнения у раненых в грудь должны лечить мы». Он ничего не сказал вслух и уже впоследствии понял, что поступил разумно.