Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том 2

Борис чувствовал себя лучше. Голова не болела, озноб, который мучил его вчера вечером, прекратился. Когда он приподнялся, то почувствовал небольшую слабость и головокружение, но на такие мелочи в то время внимания не обращали. Он сел и начал одеваться. В комнате было довольно прохладно, а большая чугунная печь, стоявшая в углу комнаты, оказалась холодной. Около неё лежала куча дров.

Борис позвал Игнатьича, чтобы затопить печку, однако тот не отозвался. Не вбежал в комнату, сообщавшуюся с кухней, и Джек, что он непременно сделал бы, услышав голос хозяина. Борис удивился: «Куда же они подевались-то?» — подумал он. И надо сказать, понимание того, что он здесь один, его встревожило. Он поднялся, прошёл на кухню и, убедившись, что там никого нет, вернулся в комнату, растопил печку, поставил чайник, чтобы разогреть, а затем решил пойти и выяснить, в чём дело. Затем вновь задумался: «А вдруг госпиталь заняли немцы, а меня просто не заметили? Проспал госпиталь? Вот это да!» От таких мыслей ему стало не до чая, он поспешил к зданию, занимаемому госпиталем. По дороге Борис слышал стук, издаваемый движком, и это его немного успокоило. Света в городе не было, станция разрушена, но, если движок работает, значит в госпитале всё должно быть в порядке.

Подходя к ограде, он видел, как сюда подводили и подносили женщин, детей, стариков почти беспрерывным потоком. Многие из них были неумело перевязаны, видимо, первыми попавшимися под руку тряпками, кое-кто вообще не имел никаких повязок. Все они выглядели очень истощёнными.

Борис торопливо пересёк двор госпиталя, когда навстречу ему попался Игнатьич с лопатой на плече и каким-то странным выражением лица. Алёшкин встревожился:

— Игнатьич, что случилось? Ты что такой?

Игнатьич смахнул со щеки слезу и печально сказал:

— У нас Джека больше нет.

— Как это нет?

— Да так и нет… Пристрелили его…

— Кто пристрелил? За что?!!

— Не знаю, должно быть, кто-нибудь из наших автоматчиков, разведчиков. Они ведь по этой части города выходы к крепости ищут. Наверно, увидели его, решили, что это немецкая собака, и пристрелили.

— Да ты откуда это знаешь? Видел, что ли, или рассказал кто?

— Нет… Я его вчера вечером гулять выпустил. Думал, что он, как всегда, через полчаса или через час лапой заскребёт в дверь. А тут нет. Я заснул, проснулся часов в шесть — Джека нет. Где же он, думаю, неужто заблудился, а может, кто и приманил? Да ведь он не такой, ни к кому не пойдёт. Ну, вышел я, чтобы поискать его, зову, свищу — Джека нет. Пошёл я вокруг побродить, свернул в один переулок, в другой, там тропка к кладбищу идёт, я по ней решил пройти. Шагов двадцать прошёл, смотрю, собака убитая на дороге лежит. Посмотрел ближе — Джек! Уже и закоченел. Наверно, вечером пристрелили, прямо в голову. И так мне его жалко стало, как человека прямо! Ну, думаю, прожили мы с Джеком и блокаду, и сквозь пол-России прошли, вот теперь уже и в Польше… Не могу его я так бросить, дай похороню как следует. Вернулся в госпиталь, взял у старшины лопату, пошёл к тому месту, куда его с дороги оттащил, вырыл там яму, закопал его. Теперь вот домой иду, помяну его.

— Ну ладно, иди. Вечером вместе ещё Джека помянем. Жаль пса! Я к нему тоже здорово привык. Главное, так нелепо погиб-то…

Алёшкин направился в здание госпиталя. В операционно-перевязочном блоке работа шла полным ходом. В помещении, отведённом под сортировку, находилось человек тридцать поляков разного возраста и пола. Среди них ходил доктор Батюшков, выявлял, нет ли терапевтических и инфекционных больных, таких он немедленно с санитаром направлял в отдельную палату.

Из его рассказа Борис узнал, что Минаева и Феофанова работали всю ночь. С вечера народу было немного, но теперь наши группы приводили и приносили всё новых и новых раненых и больных.

— У многих дистрофия, — сказал он. — Оба врача уже выбились из сил.

Борис надел халат, прошёл в операционный блок и потребовал, чтобы Минаева и Феофанова немедленно шли отдыхать, а он весь день намерен работать вместе с врачом Прянишниковым, которого им дали в эвакопункте и который за это время тоже отдохнул.

От Батюшкова Алёшкин узнал, что одна группа обнаружила польского врача-терапевта, который уже присоединился к работе с больными.

— Между прочим, — сказал Батюшков, — начальник аптеки Иванченко нашла в подвале этого дома аптечный склад, в котором много медикаментов и перевязочного материала.

Это известие обрадовало Бориса, он подумал: «Ну, значит, теперь в Бромберг за этим посылать не придётся, только за продуктами. Генерал Жуков говорил, что продсклады должны подойти со дня на день. Пока-то ещё, наверно, дней на пять хватит. Надо будет позвать Захарова, выяснить».

Но этого делать не пришлось. К нему подошла Шуйская, она только что бегала в аптеку за какими-то медикаментами и на дворе видела Игнатьича. Борис сказал:

— Ты бы шла отдохнуть, ведь всю ночь по подвалам лазила, наверно, устала.