— Какое право ты имела читать её письмо? Ведь мы договорились, что личная переписка другого нас не касается! А потом, ты же совсем не знаешь моей жены, она не такая, она может не говорить о любви, но при этом любить меня и думать обо мне.
— Ты в этом уверен? А мне кажется, что она тебе изменяет!
— А я? Я-то ей изменяю всю войну! Так что мне даже и говорить об этом стыдно. Как же я могу её в чём-нибудь упрекать?
— Ну, ты другое дело! Ты мужчина, ты на фронте, а она в тылу. Послушай, а что бы ты сделал, если бы узнал, что она действительно тебе изменила и жить с тобой не захочет?
— Что-о-о? Я бы ей такое письмо написал!
— Какое? — задорно спросила хитрая женщина.
И, плохо сознавая, что он делает, Борис схватил с тумбочки, стоявшей у кровати, листок бумаги, карандаш, наскоро набросал несколько грубых резких строчек, адресованных жене, и с раздражением бросил листок на пол…
Несколько дней Борису было так плохо, что он совсем забыл об этой подлой записке. Вспомнил он о ней лишь перед ноябрьскими праздниками, когда Шуйской уже давно не было в госпитале. Он пересмотрел все бумажки, валявшиеся на столе, и, не найдя того листка, подумал, что, наверно, во время уборки ординарец поднял его с пола и выбросил в печь. Но одновременно у него мелькнула и другая мысль: не взяла ли письмо Шуйская? Он решил подстраховаться и на всякий случай предупредить появление этого письма в Александровке. Борис как раз собирался отвечать на Катино письмо, и сделал там приписку о том, чтобы жена не обращала внимания на письмо, написанное карандашом, если его получит.
Теперь он узнал от Шуйской, что это злосчастное письмо она подобрала с пола и положила в конверт, приготовленный Борисом, лежавший на столе. Она объясняла свои действия так:
— Я оставила это письмо единственно для того, чтобы сохранить память о человеке, с которым я прожила трудные годы войны. Посылать его я никуда не собиралась. Но мама, как-то без меня разбирая мои вещи, нашла этот запечатанный конверт, подумала, что я просто забыла его отправить по адресу, и бросила его в почтовый ящик. Письмо отправилось в путь. Когда я узнала об этом, пришла в ужас, понимая, какое страшное злодеяние я совершила, взяв это письмо с собой, и какую большую ошибку совершила мама, непрошено отправив его. Я всегда говорила и думала, что наши с тобой отношения, какими бы они ни были, не должны отразиться на твоей семье, а тут вдруг случилось такое… Поэтому мне нужно было приехать, чтобы предупредить тебя. Поверь, сделать это было нелегко. Мне и стыдно, и обидно, что ты мне можешь не поверить и станешь меня презирать, а я не хочу, чтобы ты думал, что письмо я отправила умышленно. Поехать к тебе мне было трудно и по другим причинам. Военком предложил мне демобилизоваться и никак не хотел давать литер на обратный проезд, согласился только после долгих просьб и слёз. Делай со мной всё, что хочешь, а я считала своим долгом рассказать тебе лично, не письмом.
Борис задумался. Он и верил Шуйской, которую до этого нельзя было упрекнуть во лжи, и в то же время сомневался в её искренности, но, самое главное, он до глубины души возмутился её поступком. Зачем она взяла это проклятое письмо? Зачем она вынудила написать его? Он понимал, конечно, что его возмущение создавшегося положения не исправит. Надо немедленно написать Кате в Александровку самое подробное письмо, может быть, оно придёт раньше, объяснить ей свою глупость, а, вернее, подлость, которую он совершил.
— Вот что, Катя, тебе здесь больше оставаться нельзя. Сегодня мы отправляем эшелон с медсёстрами, дружинницами и санитарами, призванными из запаса, поедешь с ними. А мне теперь будет очень трудно оправдываться…
К слову сказать, оправдываться по этому поводу ему пришлось до конца своей жизни, мы потом скажем об этом немного подробнее.
Катя Шуйская была отправлена вместе со всеми в этот же день, а Борис написал жене подробное покаянное письмо, в котором вновь говорил о своей любви, вспоминал их жизнь на Дальнем Востоке и умолял не придавать значения той «ерунде», которую он написал карандашом.