Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том 2

Вечером к нему пришла начальник аптеки Иванченко и со слезами умоляла не отдавать её зятя под суд. Вместе с дочерью, женой Васильева, они набрали около 2 500 рублей, больше не было.

На другой день, снова собравшись вместе, Алёшкин, Павловский, Захаров и Добин решили собрать недостающую сумму — 3 500 рублей и внести её в кассу госпиталя. Добину поручили принять кассу на себя, Васильева к деньгам больше не допускать и постараться как можно быстрее демобилизовать.

В 14 часов капитану, производившему ревизию, были предъявлены недостающие деньги, как остаток, находившийся в кассе. В своём акте он отметил, что госпиталь нарушал финансовую дисциплину, имея в кассе значительные остатки денежных сумм, но это никого не волновало: все знали, что избытком денег их попрекнуть было нельзя, так как госпиталь находился в постоянных разъездах на достаточной удалённости от штаба фронта.

* * *

После отъезда этой партии Борис, Павловский и Захаров стали готовиться к отправке следующей. В неё входили все медсёстры, дружинницы, санитары и писари штаба. Оставались только кладовщики, начальник штаба Добин, Захаров, Павловский и сам Алёшкин. Отправку наметили на 10 ноября 1945 года. Перед этим прошёл праздник 28 годовщины Великой Октябрьской революции, отпраздновали торжественно. По окончании митинга, проведённого во дворе склада, все разбились на группы и, имея достаточные запасы спиртного и всякого рода съестных припасов, пировали почти всю ночь. Не участвовал в этом празднестве только Борис. Уезжая, Батюшков передал его под наблюдение опытного терапевта из гарнизонного госпиталя Николая Петровича Высоцкого. Тот, обследовав Алёшкина, потребовал, чтобы он ложился к ним на лечение, так как обнаружил значительные изменения в мышце сердца. Борис от этого предложения категорически отказался, он не мог оставить своё хозяйство в момент его расформирования, и, как выяснилось, поступил правильно.

На самом деле сдача имущества на различные склады, передача автотранспорта, оформление документации на демобилизацию личного состава, а также и передача трофеев происходили совсем не просто. Часто на какой-нибудь склад, в какой-нибудь отдел, кроме кладовщиков и писарей, оформлявших передачу, приходилось ехать и Захарову, и самому Борису, и только после их вмешательства тот или иной инцидент удавалось уладить. Вследствие этого отправку остальных демобилизуемых, в том числе и кладовщиков, пришлось перенести на 15 ноября.

Утром в этот день у Алёшкина произошло непредвиденное, чрезвычайное событие. Продолжая принимать лекарства, назначенные Высоцким, Борис работал. Часов в 8 утра, только начав бриться, он услышал, что в дверь его комнаты кто-то постучал. На приглашение войти в дверях показалась Катя Шуйская. Борис так и застыл с наполовину выбритой щекой. В первый момент он просто удивился её появлению, а затем рассердился, ведь перед её отъездом вместе с врачами и остальными операционными сёстрами они ясно договорились, что связь окончена. И вдруг она снова приехала! Алёшкина ждала очень трудная работа, чувствовал он себя всё время плохо — поднималось давление, боли в сердце повторялись очень часто, а тут ещё снова появилась она!

После отправки всего личного состава Борису предстояло оформление документов на сданное имущество. По опыту других, уже расформированных учреждений, он знал, что эта работа доставляла много хлопот, канители и неприятностей. Предстояли многочисленные поездки по различным отделам и складам, расположенным в окрестностях Лигница. Где в это время будет находиться Шуйская, непонятно. Возить её с собой невозможно, а бросать одну в немецком городе тоже нельзя. Он, конечно, всё это выложил девушке и, между прочим, сказал, что очень поражен её возвращением, ведь она прекрасно знала, что уезжает от него навсегда. Катя заплакала и сквозь слёзы проговорила:

— Боренька, миленький, не сердись! Случилось большое несчастье, и я решилась приехать, чтобы тебя предупредить, чтобы помочь тебе.

— Какое несчастье? О чём ты говоришь? — встревожился Борис.

— Ты помнишь то письмо, которое я попросила тебя написать?

— Какое письмо? — недоумевал Борис.

— Ну то, написанное карандашом, где ты писал жене, что к ней не вернёшься, а если и приедешь, то только за тем, чтобы забрать своих детей.

Борис мгновенно вспомнил, и его злость на Шуйскую увеличилась ещё больше. Это случилось в начале ноября. После того, как госпиталь прибыл в Лигниц, у Бориса был очередной тяжёлый приступ гипертонии, и Батюшков основательно накачал его люминалом. Несколько дней он находился в полубредовом-полусонном состоянии, лежал в постели, и поэтому участия в проводах врачей не принимал. В день отъезда к нему зашла Шуйская, чтобы проститься, она сказала:

— Боря, а ведь твоя жена тебя совсем не любит! Я прочитала её письмо, которое лежит на письменном столе, она пишет там обо всём, но только не о любви к тебе, оно какое-то сухое…

Как ни плохо сознавал Борис окружающее, слова Шуйской возмутили его: