Необыкновенное путешествие в безумие и обратно: операторы и вещи

Идея мне понравилась. Я так и представила, как Отдел В (время) посылает картинку Отделу П (подъем и передвижения) с изображением нужного времени. Странные часы, а картинка смахивает на секундомер, подумалось мне. А вот Отдел С (списки покупок) посылает изображение купального костюма Отделу П:

– Послушай, П, мы в магазине. Как насчет купального костюма? Пора бы вычеркнуть его из списка.

П посылает эту же картинку Отделу В (волны):

– В, будь другом, подкинь волну насчет купальника, пока мы в магазине.

В посылает волну и изображение зеленого прямоугольника со знаком доллара и нулем. В переводе это означает:

– Посылал. Нет денег.

Я передает эту же картинку С:

– Виноват, дружище, ничего не вышло.

С показывает Я изображение чековой книжки:

– В кошельке должна быть чековая книжка. Придумай что-нибудь. Мне надоело видеть в списке этот купальник.

Я передает ту же картинку В:

– С настаивает. Попробуй.

В гонит волну к иссохшему берегу :

– Душенька, у тебя ведь есть чековая книжка. Магазины принимают чеки, а тебе так нужен купальник.

Возможно, иссохший берег увидел эти картинки по чистому недосмотру: в каком-то из отделов забыли вовремя закрыть дверь или открыли не вовремя. Во всяком случае, объяснение показалось мне интересным.

* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ*

Мыслительный аппарат

Возвращение в норму проходило неспешно. Сначала было десять дней пустынного иссохшего берега. Затем появились волны. Тут же приступило к работе Нечто с его предвидением и настойчивыми подсказками. В течение последующих четырех-пяти дней Нечто демонстрировало свои полезные, но пугающие приспособления. Но, пожалуй, самым странным был последовавший затем период сочинительства, когда, обходя иссохший берег, неизвестно откуда появлялись слова и слетали на бумагу с кончиков пальцев. Три месяца необычных явлений были столь же загадочными, как голоса Операторов. Но якорь держался крепко, за исключением нескольких дней, когда Нечто выказывало свои возможности в области телепатии и предвидения. Я спокойно переходила от одного состояния к другому, не испытывая по этому поводу особых треволнений и не беспокоясь о том, что меня ожидает на следующем повороте.

И вдруг, как всегда в одночасье, все это нестандартное оборудование словно убрали в чулан, а на иссохшем берегу установили и включили нормальный аппарат. Ко мне вернулся разум, в том смысле, как я его понимала. Все работало как раньше, но в замедленном режиме. Как только аппарат заработал, якорь тоже подняли и убрали. Вместе с разумом возвратились и эмоции. Однажды, встав поутру и приготовив завтрак, я ощутила, что могу думать и чувствовать. Не допив и первой чашки кофе, я впервые осознала, что со мной произошло и как это отразилось на моей судьбе.

Я была ненормальной. Не какая-нибудь ветрянка, или перелом ноги, или сотрясение мозга – на меня нашло безумие. Не говоря о том, что болезнь была страшна сама по себе, она словно оставляла на жертве несмываемое клеймо. Мыслительный аппарат получил первое задание: выяснить, насколько окружающие осведомлены о факте моей болезни.

К моему изумлению, в этом отношении я, кажется, была в безопасности. Судя по письмам из дома (а я регулярно переписывалась с семнадцатью корреспондентами), у них не возникло ни малейшего сомнения в том, что мое путешествие по стране вызвано желанием вырваться из привычной обстановки и обосноваться где-нибудь на новом месте. Во время моих метаний из города в город я, к счастью, не оставила никаких следов, которые могли бы свидетельствовать о моем безумии. Единственным сомнительным пятном было мое однодневное пребывание в психиатрической больнице, из которой я так удачно выбралась благодаря гибкости языка. В Калифорнии, где я прожила несколько месяцев, о моем безумии знали лишь три человека: лечивший меня аналитик, отказавший мне в госпитализации психиатр и направивший меня к нему священник. Не думаю, чтобы психиатр и священник стали кому-нибудь рассказывать обо мне, тем более этого не станет делать аналитик, поскольку он уже в силу своей профессии должен хранить в тайне сведения о своих пациентах. Мне чудом посчастливилось избежать главной сложности, которая ожидает психиатрического больного после излечения: возвращение в мир, где все знают, что человек был безумен.

Однако я недолго думала о своей удаче, поскольку другие проблемы требовали моего внимания. Я находилась в тысячах миль от города, где прожила всю жизнь и где жили все близкие мне люди; я оставила прекрасную работу и с трудом справлялась с весьма незатейливыми обязанностями в регистратуре; я все еще нуждалась в лечении, которого так долго не могла себе позволить; у меня кончились деньги, и почти все мое жалование уходило на оплату жилья. Моими постоянными спутниками стали страх и тревога.