Необыкновенные приключения экспедиции Барсака

— Развяжите ее,— приказывает голос, который я приписываю лейтенанту Лакуру,— и освободите медика.

Женщина… Значит, мисс Бакстон в опасности?

Я чувствую, как меня вытаскивают из мешка и освобождают от повязки, мешающей видеть и дышать. Не воображают ли мои палачи, что под этими «очаровательными» предметами туалета они найдут доктора Шатоннея? Да, так и есть,— потому-то они и занимаются моей скромной персоной. Обнаружив ошибку, начальник, которым, как я и думал, оказывается лейтенант Лакур, говорит:

— Это не он. Давайте другого…

Я смотрю на него и мысленно подбираю самые страшные проклятия. Как это я мог принять его за французского офицера? Конечно, к моей чести, я сразу заподозрил подмену, но только заподозрил и не разоблачил бандита в чужом мундире, которым он, как говорится, одурачил нас, что меня бесит. Ах, каналья!… Окажись ты в моей власти!…

В этот момент его зовут. Теперь я знаю его настоящее имя: капитан Эдуард Руфус. Пусть будет капитан. Он может быть и генералом — от этого он не станет лучше. Занятый разговором, капитан Руфус не обращает на меня внимания. Я пользуюсь этим и лихорадочно дышу. Еще немного, и я бы задохнулся. Это заметно, я, наверно, посинел, так как, взглянув на меня, капитан отдает приказ, которого я не расслышал. Тотчас же меня обшаривают. У меня отбирают оружие, деньги, но оставляют записную книжку. Эти звери не могут оценить статей, подписанных Амедеем Флорансом. Праведное небо, с какими идиотами приходится иметь дело!

Эти невежды все же развязывают мне руки и ноги, и я могу двигаться. Я пользуюсь этим без промедления, чтобы осмотреть окрестности.

Первое, что привлекает мои взоры,— это десять… чего десять?., машин… десять… гм!… вещей… систем… десять предметов, наконец, так как, черт меня возьми, если я знаю их назначение. Они не походят ни на что виденное мною до сих пор. Представьте себе широкую платформу, покоящуюся на двух больших лыжах, с загнутыми концами. На платформе возвышается металлическая решетчатая башенка, высотой от четырех до пяти метров, которая несет большой винт о двух лопастях и две… (Ну! Опять начинается! Невозможно подобрать подходящие слова.) Две… руки… две… плоскости… Нет, я нашел слова, так как предмет больше всего походит на колоссальную цаплю, стоящую на одной ноге,— два крыла из блестящего металла размахом около шести метров. Итак, я вижу десять механизмов, расположенных в ряд. Для чего они могут служить? Когда я насытился этим непонятным зрелищем, я замечаю, что меня окружает достаточно многочисленное общество.

Тут прежде всего экс-лейтенант Лакур, возведенный в чин капитана Руфуса, потом два бывших сержанта нашего второго конвоя, настоящего чина которых я не знаю, и двадцать человек черных стрелков (большую часть их я превосходно узнаю) и, наконец, десять белых с лицами висельников — их я никогда не видел. Хотя общество и многочисленное, но оно не кажется избранным.

Среди этих людей — мои товарищи. Я считаю их глазами. Мисс Бакстон распростерта на земле. Она бледна. Около нее хлопочут доктор Шатонней и горько плачущая Малик. Рядом я замечаю сидящего на земле Сен-Берена, он дышит с трудом. Вид его жалок. Его голый череп приобрел кирпично-красный оттенок, а большие глаза, кажется, вот-вот выскочат из орбит. Бедный Сен-Берен!

Барсак и Понсен, по-видимому, в лучшем состоянии. Они стоят и разминают суставы. Почему же и я не могу сделать, как они?

Но я нигде не вижу Тонгане. Что с ним? Неужели он убит во время внезапного нападения? Это возможно, и не потому ли рыдает Малик? Я испытываю настоящую печаль при этой мысли, и мне жаль храброго и верного Тонгане.

Я поднимаюсь и направляюсь к мисс Бакстон, мне ничего не говорят. Ноги затекли, и я иду медленно. Меня опережает капитан Руфус.

— Как себя чувствует мадемуазель Морна? — спрашивает он доктора.

Ага! Ведь экс-лейтенант Лакур знает нашу компаньонку только под ее вымышленным именем.

— Лучше,— говорит доктор.— Она открывает глаза.

— Можно отправляться? — спрашивает самозваный капитан.

— Не раньше, чем через час,— твердо заявляет доктор Шатонней.— И если вы не хотите нас всех убить, я вам советую применять менее варварское обращение, чем до сих пор.

Капитан Руфус не отвечает и удаляется. Я приближаюсь и замечаю, что мисс Бакстон в самом деле приходит в себя. Она может выпрямиться, и доктор Шатонней, стоявший около нее на коленях, поднимается. В этот момент Барсак и Понсен присоединяются к нам. Мы все в сборе. Мы собираемся вокруг нее.

— Друзья мои, простите меня! — вдруг говорит нам мисс Бакстон, и крупные слезы катятся из ее глаз.— Я увлекла вас в это ужасное предприятие, не будь меня, вы были бы теперь в безопасности.

Понятно, мы протестуем, но мисс Бакстон продолжает обвинять себя и просит у нас прощения. У меня не развито чувство чрезмерной чувствительности, я считаю, что это бесполезный разговор, и начинаю говорить о другом.