— Как быстро пролетел день. Одно радует — сбагрили орионку, но, боюсь, ненадолго. Такое впечатление, что у них тут Земля вращается быстрее, чем у нас. Ты заметил? Правильно идем, не заблудимся?
Раздался треск и мимо них, ломая кусты, промчался медведь.
— У!.. — сказал Шпарин, оглядываясь. — Надо просить Ляхова, чтобы притащил патроны. Срочно пополнить боезапас. В следующий раз может не хватить… У них на вооружении одинаковые «пушки». Хороший пистоло, башку разносит вбребезги, но почему-то ненадолго.
— И не всем. Лихундиру только «хрючку» поранил. А мне их линейка воинских званий непонятна. Лейтенант, потом сразу капитан, майор и полковник.
— Если бы только это, Сергей Николаич.
— Женщины красивые.
— Ты, Николаич, застоялся и пьешь много. Женщины, как женщины. Разные… Посмотри вокруг, а ты смотришь на моих. Я же не виноват, что мне попадаются чрезвычайно миловидные девушки.
— Не попадаются, а липнут к тебе, просто прилипают, — Маралов вздохнул. — Ещё у них нет национальностей. Это очень настораживает. Все, можно сказать, славянской внешности. Никто никого никак не обзывает.
— Тут ты прав, — сказал Шпарин. — Я над этим тоже думал. Может они их извели, другие национальност?
— Как извели?
— Государство — машина. Стоит захотеть и машина всех передавит. У нас были попытки в своё время так решить этот вопрос. Да и не только у нас. История полна примеров.
— Его и у нас решают, наше верхнее начальство, — пробормотал Маралов. — У нас дома. Этот вопрос. И нас скоро изведут под корень.
Шпарин переступил через замшелый ствол дерева.
— Ни Москвы тебе, ни Питера, ни нашего любимого города. Судя по всему, мы в дебрях, перемежаемых островами населенными чудесными, добрыми и отзывчивыми людьми, которых, навещают не менее чудесные гости.
— Здорово ты с клятвой придумал. К месту ввернул. И, главное, вовремя. Предовратил моё уменьшение, спас. Спасибо, Михаил Иванович! Но я тебя тоже отвратил от неизбежного… Франта поприличнее была. А эта сразу в лес, пошли, говорит и всё… Слился бы в экстазе с орионской красоткой и забыл о мечте. Болтался бы сейчас в тесной «леталке» с «индейцами» и монстрами и страдал по родным просторам. Что они в тебе нашли? Таких много, есть и покрасивше.
— Сам всё время думаю. Устал искать ответы. Существуют же места притягивающие молнии. Аномалии. Может я как раз ходячая аномальность. Притягиваю и излучаю. Лучи прут во все стороны. Невидимые.
— Не загордись, Миша! Теперь у тебя четыре невесты. А ты не задумался, сколько лет Франте? Я, полагаю, поболе пары тысяч. Тысяч пять. Рисунки и барельефы индейцев, в обоих Америках, датируются, где-то в тех пределах, даже дальше, если они действительно их навещали. И последняя невеста, разве немного моложе.
— Ну и что? Хорошо сохранились. На ощупь упругие.
— Я, наверное, на твоем месте давно с ума сошел. Как ты выдерживаешь? Но от четвертой надо избавляться. Очень прыткая.
— Отличительная черта местных девушек: они все прыткие и резвые, и те, и эта, маньячки, помешались на сексе.
— А ты?..
— Я по течению… Увлекаюсь… Попробуй малинки, — Шпарин сорвал несколько ягод и кинул в рот. — Вкусная… Вот костяника, попробуй.
— Смотри не наешься волчьей ягоды. Совсем озвереешь. Знаю я про твое увлечение. Видел. Закопай ты его, Миша, этот диск, здесь, в лесу.
— Недотрога всё равно меня найдет, если захочет. Клятва до гробовой «леталки». Она, по-моему, девушка обязательная. У неё серьезно. Заметил? Зачем иначе тащиться сквозь звездные дали. На время отбился. Такая вот ненавязчивая неземная любовь… Где-то ещё три бродят. А вот черника. Лесное поле черники. Попробуй… Вкусно-о!.. Становись на колени и ешь, никуда ползать не надо.
— В том то и дело, что найдёт, — набивая рот черникой и вспоминая «шлупенгольд», опечалился Маралов. По его отросшей бороде потекла багрово-синяя кашица. — Эта дикая Недотрога, чуть в ящичек не сыграл. Совмещает работу с личными делами. Послали же нам небеса наказание. Особенно тебя отметили.
— А я не очень горюю.
— Веселишься, Миша, каждый день.
Они выбрались из леса и подошли к дому.
— Да, Сергей Николаевич, каждый день нечаянные новые радости и новые гости.
У ворот стоял черно-хромированный автомобиль.
— Нестарые радости и не гости, — пропуская Шпарина, сказал Маралов ему в спину. — Автомобильчик знакомый, с пляжа. Смотри в оба, Мишаа!
На ступеньках перед входной дверью сидела девушка в длинном темно-синем платье и бросала голой собаке печенье. Собака блестела часами на ошейнике, хрустела печеньем, проглатывала и делала стойку:
— Р-р-гав… р-р…
— Тинька, который час? — крикнул Шпарин.
Девушка улыбнулась, бросила собаке остатки печенья и первой вошла в дом.
— Ого! — воскликнул Маралов. — Ужин! И какой!..
— Ужин, как ужин… Но старалась, к приходу любимого, а он куда-то запропастился.
— Что празднуем? Вино на столе.
— Что захочешь, то и отпразнуем, любимый, — девушка подошла к зеркалу и поправила прическу. — Новую встречу?.. Каждый раз она новая, выглядит по-другому.
— Или любимая другая, новая, — Шпарин пристально разглядывал девушку.
— Любимая может быть только одна. Согласись, милый.