Необыкновенные собеседники

Майский не вмешивался в работу московской редакции «Накануне». Лишь изредка он привлекал наше внимание к тому или иному явлению в советской общественной или международной жизни. Но чаще это происходило, когда в связи с каким-либо выступлением эмигрантской белогвардейской печати надо было осветить именно это явление на страницах «сменовеховской» газеты в Берлине.

Дважды в неделю литературный материал для «Накануне» я отправлял дипломатической почтой через Наркоминдел. В мои * обязанности входило не только написать очередную статью, очерк или обзор, не только подобрать и подготовить для пересылки один-два рассказа московских писателей, стихи двух илц трех поэтов, непременно фельетон любимца редакции и читателей «Накануне» Михаила Булгакова и вложить все эти материалы в пакет, но и, как положено было по форме, сдать пакет лично в окошечко дипломатической почты в Наркоминделе.

А редакция нашего «Накануне» между тем многолюдела. Если бы вновь был опубликован список постоянных сотрудников, на этот раз перечень имен, по крайней мере, удвоился бы по сравнению с первоначальным, который я уже приводил. Но ширился этот список литературных сотрудников только за счет московских и петроградских имен советских писателей. Чем дальше, тем все большее место в газете и ее приложениях занимали статьи, очерки, фельетоны, рассказы, стихи, присланные из Москвы и Петрограда.

Катаев давно уже стал своим человеком в московской редакции. Рассказы его, напечатанные в «Литературных приложениях» к «Накануне», пользовались очень большим успехом. Особенный успех выпал на долю серии рассказов о «бездельнике Эдуарде». Земляки Катаева — писатели-одесситы — предупреждали, что прототип Эдуарда Тачкина (героя этих рассказов) — поэт Эдуард Багрицкий — скоро прибудет в Москву и мы все увидим тогда, что это за поэт! И ахнем. Так прямо и говорили: ахнете, когда узнаете, что за поэт Эдуард Багрицкий! Мы зачитывались рассказами Катаева о бездельнике Эдуарде и ждали приезда Багрицкого.

Однажды Катаев привел в редакцию очень скромного юношу в серой кепочке.

— Знакомьтесь. Это мой брат Женя Петров. Он вам сейчас даст свой рассказ, и вы с удовольствием его напечатаете. Женя, знакомься!

Женя Петров вынул из кармана переписанный от руки рассказ «Гусь и украденные доски» — рассказ был тут же одобрен, перепечатан нашей машинисткой и на следующий день отправлен в Берлин. В марте 1924 года он был напечатан и с удовольствием прочитан читателями.

Однако сотрудничество Евгения Петрова, будущего (вместе с Ильфом) автора «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка», продолжалось недолго. Он появился в «Накануне» уже под самый конец жизни этой газеты.

Катаев охотно привлекал к сотрудничеству в «Накануне» новых, никому, кроме него, не известных молодых литераторов. А о нем самом уже появилась в «Накануне» статья Романа Гуля. И кажется, это была первая критическая статья о Катаеве.

Гуль писал тогда о Катаеве:

«Б творчестве Валентина Катаева есть две стороны: — от

«Валентина» и от «Катаева». В православных святцах — «Валентин» — самое неславянское имя. Валентин — благородный брат Маргариты. Валентин — романтик. Валентин — звучит за-падно. Но—«Катаев»! Где на «аев» найти еще столь русскую фамилию? Даже не русская — какая-то специально московская фамилия! Так и вспоминается: «катаю на резвой!».

Катаев был признан, почтен и считал себя вправе протежировать молодым литераторам (то есть еще более молодым, чем он сам).

Как-то пришел в редакцию робкий молодой человек с запиской от Валентина Катаева. Он сутулился от застенчивости и торопился объяснить свое появление, протягивая катаевскую записку. Много лет спустя Семен Григорьевич Гехт напомнил мне, что Катаев в своей записке рекомендовал редакции «Накануне» его рассказ. Рассказ этот был прочитан землякам Гехта—¹ Катаеву и Илье Ильфу — и очень понравился им. Рассказ назывался «Пятница» и вскоре был напечатан в приложении к «Накануне».

Лет через сорок Семен Григорьевич Гехт и я вспоминали эту нашу первую встречу — первую в длиннейшем ряду добрых встреч на протяжении четырех десятилетий почти бок о бок пройденной литературной дороги.

Еще в конце 1922 года Александр Степанович Грин, писатель старшего поколения, известный всем нам по своим дореволюционным рассказам, узколицый, сухой, немногословный, пришел и молча положил на редакционный стол рассказ «Тифозный пунктир». Я пообещал на другой же день отправить рассказ в Берлин. Грин сказал, что отправить рассказ можно и послезавтра, и послепослезавтра, даже через неделю — ему это все равно.

— Отправляйте когда хотите. И печатайте тоже когда хотите. Лишь бы мне гонорарий сейчас.