Необыкновенные собеседники

Пятым в этой летной семье был Анатолий Дмитриевич Алексеев — летчик-наблюдатель, очень высокий, с молодыми насмешливыми глазами, на редкость спокойный и находчивый человек. Вот кто был мастер на все руки! Изобретательность его не однажды выручала летную группу. Уже в середине похода, незадолго перед отлетом «ЮГ-1» в его исторический рейс над льдами, Шелагин обнаружил отсутствие креномера — прибора, определяющего степень наклона самолета. Алексеев создал прибор буквально из ничего — раздобыл на судне кусок водомерной трубки, над огнем согнул ее край, запаял и получил таким образом трубочку с закрытым дном. Но где достать жидкость, которая не смачивала бы стекло и в которой воздушный пузырек был бы ясно виден? Алексеев перепробовал десятки различных жидкостей и под конец остановился на хинной настойке — разбавил ее спиртом, чтоб не была слишком темной. Кустарный креномер Алексеева здорово помог группе чухновцев. Но еще больше выручил Алексеев позже — когда самолет «ЮГ-1» во время вынужденной посадки на лед не только лишился винта при ударе о торос, но и радио самолета при этом замолкло. Алексееву удалось чудом исправить радиопередатчик, и только благодаря этому мы узнали и о судьбе самолета и о местонахождении так называемой группы Мальмгрена. Алексеев был не только лет-набом, но и фотографом, химиком, радистом. Любили его в экспедиции как милого и доброго шутника. Когда «Красин» стоял среди непроходимых льдов, Алексеев вдруг показался на верхней палубе в белом кителе и в фуражке с белым летним чехлом.

— Анатолий Дмитриевич! Арктика! Лед, мороз минус восемь, а вы в летнем кителе и в белой фуражке!

Алексеев поднес к козырьку руку:

— Согласно приказу Реввоенсовета обязан, как военный летнаб, в июле носить летнюю форму!

Таковы были милые, отважные и веселые люди, которыми руководил Борис Чухновский.

В последнее время Чухновский служил в Черноморском военном флоте. Уже после окончания красинской экспедиции он повез меня в район вблизи Севастополя, где была расположена его авиачасть. Я был свидетелем трогательной встречи всемирно прославленного летчика с его бывшими однополчанами.

В то время, когда весь мир с волнением следил за попытками экспедиций различных стран разыскать в Арктике экипаж дирижабля «Италия», Чухновский лежал в госпитале. Через несколько дней должна была состояться операция аппендицита. Его уже готовили к операции. Но стоило Чухновскому услыхать о предстоящем походе «Красина», он, к ужасу врачей, наотрез отказался от операции. «Я должен». Он был уверен, что его долг — принять участие в экспедиции.

Сейчас — четыре десятка лет после красинской экспедиции — на людей, посещающих его скромную комнату в доме на Суворовском бульваре в Москве, Чухновский отнюдь не производит впечатления счастливого человека. Я уже привык к вопросам, с которыми нередко обращаются ко мне люди, знающие о моей дружбе с Чухновским: «Скажите, чем объясняется, что такой знаменитый человек так живет?» Так —это значит так скромно, так малозаметно, так не выделяя свою жизнь из миллионов окружающих жизней.

Борис Чухновский, несмотря на всю, может быть, даже чрезмерную скромность его бытовой обстановки, несмотря на отсутствие всяких внешних примет показного счастья, на деле человек счастливой судьбы. Мне не приходилось с Чухновским беседовать о том, что же такое счастье по его разумению. Но я отважился бы сказать, что счастье, как его чувствует Чухновский, не в том, чтобы иметь возможность делать все, что хочешь, а в том, чтобы хотеть делать то, что ты должен делать.

Счастье Бориса Чухновского в том, что он всегда хотел делать то, что он должен был делать.

И не потому ли именно он, Чухновский, и они, чухновцы, стали знаменем, символом спасательной экспедиции «Красина»?

Гораздо раньше, чем имя Чухновского стало известно миру, это имя приобрело необыкновенную популярность среди экипажа нашего корабля.

На «Красине» бывали дни, когда приходилось работать, забыв об отдыхе и еде. Работали дни и ночи, выбиваясь из сил. А бывало и так. Человек добирался до койки, снимал полушубок и сапоги, валился на койку и забывался сном. Но вваливался усталый боцман, будил только что уснувшего человека, говорил, что надо снова идти работать. «Мол, нужно для авиагруппы» или «просит Чухновский». И тогда человек, у которого от усталости подгибались колени и слипались глаза, надевал полушубок, снова натягивал сапоги и, подавляя в себе чувство усталости, поднимался на палубу или спускался на лед и работал, извлекая из каких-то неиссякаемых источников новые и новые запасы сил — физических и душевных. И все это потому, что «просил Чухновский».

III