Необыкновенные собеседники

Моя настоящая дружба с Чухновским окрепла уже после похода. Особенно в дни, когда мы втроем с ним и с Шелагиным объехали множество городов, рассказывая людям нашей страны о походе «Красина», выступали, бывало, и по пять, шесть раз на дню (а в Киеве даже семь!), а то даже на перронах железнодорожных станций, когда нас на руках выносили из вагонов и не пускали в вагон, пока каждый из нас не произносил хотя бы несколько слов. Вот в те октябрьские и ноябрьские дни 1928 года мы сблизились с ним и узнали друг друга и закрепили дружбу.

Как-то через год или через два после красинского похода Юрий Олеша допытывался у меня: были ли в нашей экспедиции какие-либо «усобицы». Он не верил, что могло обойтись без ссор в таком большом коллективе малознакомых людей, отрезанных от мира в арктической ледяной пустыне. «Этого не бывает. Во всех экспедициях всегда происходили между кем-нибудь нелады,— говорил Олеша.— А в вашей? Признайтесь, были?»

Да, были. Всякое было. Но и Павел Пономарев и Борис Чухновский со своими чухновцами на протяжении всего похода оставались вне этих неладов в коллективе. Уж с кем, с кем, а с ними никто не ссорился, и никто ни разу не бывал не согласен с Чухновским или с Пономаревым.

Мы еще шли вдоль берегов Норвегии, когда в ночь на 25 июня в кают-компанию влетел помощник начальника экспедиции, краснолицый маленький Орас. Я уже спал на своем полукруглом зеленом диванчике. Спали все остальные обитатели кают-компании — корреспондент миланской газеты «Коррьера делла Сера» Давид Джудичи, профессор Гуль — норвежец, знаменитый исследователь Шпицбергена, и два моих товарища по профессии москвич Суханов и корреспондент «Ленинградской правды» Южин.

Следом за Орасом в кают-компанию вошли Самойлович и штурман Лекздынь. Чухновский вошел, на ходу оправляя на себе только что натянутый свитер. Орас размахивал листом белой бумаги, исписанным карандашом радиста.

— Товарищи! Спасен Нобиле!

Трудно сказать, что воцарилось раньше — радость или смущение. Первая мысль — не придется ли возвращаться? Ведь если оказалось возможным на самолете спуститься к лагерю Нобиле, то не окажется ли возможным спуститься еще и еще? Имеет ли смысл продолжать экспедицию? Мы поздравили Джу-дичи он итальянец, и его еще больше, чем нас, должно обрадовать спасение итальянцев. Но Джудичи уныло смотрел на Самойловича, тяжело вздыхал и вдруг, опустив руку на плечо начальника экспедиции, принялся утешать, не столько его, сколько себя:

— Ничего, бог даст, все спасены не будут. Останется кто-нибудь и для нас.

Джудичи не устраивало спасение итальянцев раньше, чем он сам окажется на месте спасения! Он не скрывал, что спасение Нобиле скорее огорчило его, чем обрадовало. Чухновский был обрадован более, чем кто-либо другой. Казалось бы, спаситель Нобиле шведский летчик Лундборг опередил Чухновского. Но Чухновский был счастлив: один человек спасен! Слава богу, что человек спасен! Меньше всего он думал о том, что Лундборг опередил его. Но уже через несколько минут лицо его затуманилось. Нет, едва ли таким же образом Лундборгу удастся снять со льдины всех остальных. Трудно рассчитывать, что льдина лагеря Нобиле и в дальнейшем послужит аэродромом для Лундборга.

Какие-то подробности о судьбе экспедиции Нобиле мы уже знали. Знали, что дирижабль «Италия» ударился о ледяную гору, десять аэронавтов выпали из него на лед, один погиб при падении, шестеро остальных в объятом пламенем дирижабле унесены на север. На льду оказались Нобиле, Мальмгрен, Бе-гоунек, Вильери, Цаппи, Мариано, Чечиони, Трояни и Бьяджи. Мы знали также и то, что трое из девяти — молодой шведский ученый, друг и соратник Амундсена Финн Мальмгрен и итальянцы Цаппи и Мариано — несколько недель назад покинули группу Нобиле и вышли по льдам в надежде достигнуть Шпицбергена и сгинули в ледяной пустыне.

Чухновского тревожило, что спасти оставшихся на льдине пятерых все еще очень трудно. И еще труднее разыскать исчезнувшую группу Мальмгрена. И слишком мало надежды на спа-ее|Ше Шестерых, унесенных горящим дирижаблем в сторону полиса,

В кают-компании «Красина» родилась идея издавать бюллетени. В них помещались радионовости. Составление и выпуск кр^синских бюллетеней были поручены мне.

ра все время похода вышло более двадцати таких бюллетеней Я печатал их на скверной машинке в крошечной каютке —-походной канцелярии ледокола. В ту ночь я напечатал бюллетень номер один в двух экземплярах. Один из них повесил в кают-компании, другой — на доске возле матросского кубрика. Впоследствии устаревшие бюллетени я снимал, заменял их новыми, а старые со следами клея, с чуть изорванными краями и с отчаянными моими надписями: «Товарищи! Не срывайте бюллетеней!» — укладывал в папку. Вот они все сейчас передо мной — эти двадцать с лишним пожелтевших за четыре десятилетия листков. Одни напечатаны на машинке, другие наспех написаны карандашом... Бережно перелистывая их вместе с Борисом Чухновским, мы вспоминаем необыкновенные дни кра-синского похода.