Необыкновенные собеседники

Я вспомнил королеву, не имеющую права бесплатной езды в трамвае своей столицы. По пути из пансиона фру Хассле в посольство мы каждый день проходили мимо королевского дворца — шли через дворцовый парк — и не раз видели гулявшую с детьми и с какими-то дамами супругу короля Хокона VII. Ничего «королевского» в этой средних лет даме в соломенной шляпе с большими полями мы не видали. Разве только, что проходившие мимо мужчины при встрече с ней снимали шляпы, и королеве приходилось то и дело отвечать на поклоны прохожих. Но это была королева по имени Мод, та самая Мод, в честь которой назван исторический корабль Амундсена. Перебирая книги в книжных шкафах, я наталкиваюсь на голубую обложку: «Путешествия на корабле «Мод» Руала Амундсена» — и вспоминаю дворцовый парк в норвежской столице и прогуливающуюся по парку пожилую даму —тезку знаменитого корабля!

..Коллонтай стояла в первой приемной второго этажа посольства. Двери на лестничную площадку были открыты настежь. Ждали гостей, но съезд еще не начался. Были только свои: Самойлович, Федин, Покровский, Южин, Суханов, Шпа-нов, я да еще несколько прибывших из Москвы представителей советского Комитета помощи Нобиле.

Поджидая гостей, Коллонтай возвратилась к разговору о нравах и законах Норвегии. Знаю ли я, что норвежский крестьянин никогда не был крепостным? Нет, этого я тогда не знал. Вот как! Норвегия — единственная страна, никогда не знавшая рабства! Александра Михайловна сказала, что об этом нельзя забывать, когда судишь о норвежском национальном характере. Не помня об этом, невозможно понять норвежцев...

Наш разговор прервался. По лестнице, устланной ковровой дорожкой, уже поднимались первые гости. Я увидел доктора Хуля — очень торжественного, в черном костюме...

Прием удался. Это был самый большой прием в истории нашего посольства в Норвегии.

В зале профессор Самойлович, поминутно расправляя свои чернейшие понуро опущенные усы, сделал доклад о походе во льдах. Немецкий и английский язык профессора произвели хорошее впечатление на строгих гостей. Среди них было немало и тех, кого скорее огорчал, чем радовал триумф ледокола «Красин».

Самойловича наградили аплодисментами — корректно сдержанными, как принято на приемах. Александра Михайловна была очень довольна. Утром М. Н. Покровскому на конгрессе историков удалось отбить очередной антисоветский выпад, и наибольшая доля заслуги в этом, несомненно, принадлежала Александре Михайловне. Она подсказала растерявшемуся Покровскому, что ему говорить. Это ей, а не ему пришло в голову напомнить делегатам исторического конгресса, что экспедиция «Красина» — доказательство внимания советской власти к науке. Вы, мол, утверждаете, что науку мы подчиняем политике. Но позвольте напомнить, что экспедиция «Красина» была отправлена на поиски и спасение аэронавтов «Италии» — политических противников советского общества!

Атака была отбита. «Красин» помог Покровскому.

Утомленная хлопотами, поездкой в Ставангер, встречами, бесконечными интервью, усталая Коллонтай выглядела очень довольной. И вовсе развеселилась, когда официальный прием закончился и гости ушли. В гостиной остались только свои — Самойлович, Федин, почти засыпающий в кресле Покровский, Южин, Суханов, Шпанов и я. Кто-то принес патефон, и величавый посол великой державы превратился в милую, добрую и очень гостеприимную хозяйку дома.

— Жарко? Снимайте пиджак, снимайте, снимайте! — предложила она Суханову.

Завели патефон, и Александра Михайловна пошла танцевать с великосветски подтянутым Николаем Шпановым.

Я сидел с Фединым за маленьким столиком — мы рассматривали только сегодня отпечатанные фотографии красинского похода. Пластинка патефонная доиграла, Шпанов поцеловал руку Александры Михайловны. Тотчас поставили другую пластинку, и Александра Михайловна подошла ко мне.

— А вы что же? Идемте танцевать.

— Танцую хуже медведя, Александра Михайловна.—

Я поднялся, досадуя, что вынужден отказаться от милого ее приглашения.

— Ничего, ничего. В два счета вас научу.

Я пошел танцевать, страшась за сохранность ног моей знаменитой дамы.

— Чему улыбаетесь? — спросила во время танца Александра Михайловна.

— Вспоминаю, как в тысяча девятьсот девятнадцатом году большевистская агитаторша Коллонтай выступала на митинге в зале моей гимназии. Если бы знать тогда, что десять лет спустя агитаторша станет послом и будет учить меня танцевать в нашем посольстве в Норвегии!

— Да, и добавьте к тому же: если бы знать тогда, что через десять лет тогдашний мальчишка станет участником красин-ской экспе... Ай!

Так и есть. Как ни старался этого избежать — я все-таки здорово отдавил ей ее бедные ноги.

— Простите, ох, простите меня, Александра Михайловна...

— Вы меня честно предупреждали... Но, откровенно говоря, вы безнадежный танцор, безнадежный.

Я и сам это знал хорошо. Я усадил ее в кресло. Пластинка еще играла. Но Коллонтай больше не танцевала ни с кем. Должно быть, порядком пострадала от моей неуклюжести!