Необыкновенные собеседники

таклем не ладилось — «не вытанцовывался», как говорили актеры. Немолодая, полная, болезненная Габбе приводила на репетиции Маршака, и в кабинете художественного руководителя театра вспыхивали сцены уже не только отчаянных споров, но и ссор. Маршак был незыблемо убежден, что спектакль не ладится потому, что актеры пренебрегают «культурой слова».

— В театре слово прежде всего! В начале — слово! — уже не говорил, а кричал Маршак.

Однажды отношения обострились так, что казалось, разрыв между театром и авторами (Габбе и Маршаком) неизбежен. Маршак ушел из театра очень рассерженным.

На следующий день звонит мне домой:

— Голубчик, я все обдумал. Знаете что, приходите с Леонидом Андреевичем ко мне. Тамара Григорьевна заболела, но мы и без нее все обсудим. Подействуйте на вашего Волкова, голубчик.

Волков был не больше «моим», чем его. Но после каждого спора с Волковым Маршак неизменно попрекал меня «моим» Волковым.

Не так-то просто было уговорить Волкова пойти со мной к Маршаку. Леонид Андреевич вообще был против вмешательства автора в репетиции. Дело автора — написать пьесу, а дело театра — ставить. Последний разговор с Маршаком, да не разговор, а спор-ссора разобидел Волкова. Конечно, Маршак был прав, виня актеров в том, что они «топят» на сцене стих. Но это — беда, а не грех актеров детских театров. Десятки лет тети — теоретики детских театров внушали этим актерам, что искусство игры для детей — особенное. А особенность эта (тогда говорили — «специфика») и приводила к тому, что актер убивал музыку стихотворной строки. К чести Л. А. Волкова — «специфику» игры для детей он отрицал. В превосходной своей работе с актерами сам он нередко напоминал слова Станиславского: «Для детей надо играть так же, как и для взрослых, только еще лучше». И не смысл замечаний и протестов Маршака раздражал Волкова, а факт их. Волков не терпел вмешательства в его режиссерское дело. Был очень самолюбив и вспыльчив; пожалуй, так же, как и Маршак. Ничего доброго от встречи у Маршака я не ждал.

Самуил Яковлевич встретил нас приветливо, но без обычных объятий и поцелуев. Мы прошли в кабинет, и раз или два я перехватил настороженный взгляд Маршака в сторону Волкова. Мы еще не успели погрузиться в оседающие без сопротивления кресла, как Волкова вдруг привлекла красочная обложка английской книжки на столе Маршака.

— Что это?

— Вы знаете, милый, что это? Это Саша Фадеев мне привез из Шотландии. Книжечка о домике Бернса. Посмотрите, как издана! — Он взял со стола книжку и стал показывать нам иллюстрации.—Посмотрите. Вот Бернс — молодой. Стоит как король. Я вам сейчас прочту свои переводы из Бернса.

В этот вечер ни слова не было сказано о детском театре. Какая там ссора! Это была одна из самых задушевных встреч с Маршаком. Он прервал чтение только тогда, когда принесли на подносе чай и печенье. Домашняя работница поставила чай на стол, и, когда с пустым подносом уходила из кабинета, Маршак нетерпеливо смотрел ей вслед.

— Закройте дверь.

И продолжал читать. Чай стыл, а Маршак — читал и читал. И только каждый раз в перерывах между двумя стихотворениями Бернса по тонким губам его проскальзывала улыбка и взблескивали на секунду глаза. Чувствовалось, что ему хорошо. Скажи ему сейчас о его спорах в детском театре — он удивился бы. Да и не сразу вспомнил бы, о каких таких спорах речь. Читал, влюбленный в своего Бернса. Стихи обязывали его к миру, доброте, дружелюбию, взаимному пониманию. Стихи примиряли его со всем.

А у нас тут есть, что есть, да при этом есть, чем есть,—

Значит, нам благодарить остается небо!

Волков повторил только что прочитанные Маршаком стихи Бернса и потянулся к остывшему чаю.

— Милый,—воскликнул Маршак,—как я рад, что мы нашли с вами общий язык! Вот видите, художники всегда могут понять друг друга.

А при прощании — поцелуи и опять — о том, что художники понимают друг друга. И как он рад, что сегодня мы поговорили у него по душам!

— Большой! — вздохнул Волков не то с восхищением, не то с печалью, когда мы вышли от Маршака.

И никаких споров больше —ни с Маршаком, ни с Габбе. Маршак и не показывался больше в театре до самой премьеры «Города мастеров».

А спектакль удался. Редко какой спектакль так удавался и взрослым театрам в пору конца войны. Это был первый спектакль детских театров, получивший государственную премию.