Необыкновенный консилиум

Архиепископ был недоволен. С самого начала он был против того, чтобы приглашать Гогенгейма. О, конечно, приезжий был большой знаменитостью! Разбирался и в хирургии, и в искусстве лечить снадобьями. Так, по крайней мере, следовало понимать его странный титул. Но уж слишком подозрительные слухи ходили о нём.

Рассказывали, что он отрёкся от учения великих мужей древности, кощунственно сжёг их книги. Обуянный гордыней, превознёс себя, свой собственный жалкий разум. На что рассчитывал королевский совет, посылая за ним? На пресловутые тайные средства? А вдруг этот лекарь чернокнижник? Тайный еретик?

Брезгливо и не без тайного страха архиепископ протянул гостю для поцелуя сухую, трясущуюся руку.

К Гогенгейму подошёл государственный канцлер.

– Мы ждали вас три дня, – сказал он, понизив голос. – Не угодно ли?

И он указал на возвышение в глубине спальни.

Врач приблизился к ложу. Четыре золотых столбика поддерживали пышный балдахин. Гогенгейм велел раздвинуть занавески.

На подушках лежал король Фердинанд Габсбург. В груди у него свистело и клокотало. На лбу блестел пот. Король лежал неподвижно, глядя перед собой блестящими глазами. Полчаса назад он исповедался и причастился.

Вдруг голова его затряслась. Всё тело начало сотрясаться. Испуганные зрачки остановились на Гогенгейме.

– Сплюньте, государь, – сказал спокойно доктор.

Он подождал, когда успокоится приступ кашля. Поддерживая голову короля, быстро и ловко утёр ему воспалённые, шелушащиеся губы. На платке темнели красно-ржавые пятна.

Сзади раздался голос придворного медика:

– Осмелюсь высказать своё мнение… Когда жёлчь царит над кровью, то выходит через рот, нос и уши. Так учит нас мудрец Гиппократ.

– Так учите вы, – сказал Гогенгейм вполголоса и, бросив на медика колючий взгляд, приказал: – Пузырь со льдом на грудь его величеству!

В сопровождении канцлера доктор вышел в другую комнату.

– Когда началась болезнь?

– Тому шестой день, – ответил канцлер. – В субботу государь вернулся с соколиной охоты. Сегодня пятница.

– А как началось?

– С озноба. Потом поднялся жар.

Они стояли друг против друга. Низкорослый, коротконогий Гогенгейм едва доставал до плеча королевскому сановнику.

– Есть ли надежда? – спросил канцлер.

Доктор обеих медицин пожал плечами.

– Так, – сказал канцлер.

И оба умолкли.

Потом сановник спросил: согласен ли доктор приступить к лечению?

– Разумеется, – ответил Гогенгейм. – Но я обязан предупредить вашу милость.

– О чём?

– Никто не должен пытаться узнать, каким лекарством я буду пользовать короля.

«Тайные средства! – подумал канцлер. – А вдруг он и впрямь чародей?»

Вслух он сказал:

– Надеюсь, лекарство безопасно?

Гогенгейм сурово посмотрел на сановника.

– Мессир, – промолвил он, – я только человек. Моё искусство не всемогуще. Разумеется, всегда можно сослаться на то, что пациент умер от болезни, а не от лечения… Но не хочу вас обманывать. Есть только одно средство, которое может спасти короля. Это средство сильное. Оно может исцелить… может и убить!

Сказав это, он отвернулся и стал смотреть в окно.

Государственный канцлер нахмурился.

– Так! – сказал он, точно каркнул. – Мне незачем говорить вам, какая награда ждёт врача, который вылечит государя. Согласно законам страны, он будет возведён в рыцарское достоинство. Однако знайте… – Голос канцлера стал похож на клёкот, крючковатый нос навис над доктором. – Знайте, – сказал он, – если лечение окончится смертью, лекарь будет обезглавлен.

– Мизерере… – прошептал Гогенгейм по-латыни. – Господь, помилуй нас.

– Аминь, – сказал царедворец. И вышел.

С двумя дорожными мешками в комнату ввалился слуга и ученик доктора Бонифаций Амербах.

Доктор сидел, опустив подбородок на рукоятку огромного меча.

– Король умирает, – сказал он, глядя на пламя свечей. – Я могу попытаться спасти его. Но если он умрёт, мне отрубят голову. Что скажешь, Бонифаций?

Ученик молчал: он не знал, что ответить.

– Знаешь ли ты, какая у него болезнь?

– Нет, магистр, – сказал ученик.

Грудная лихорадка! – воскликнул доктор.

Он вскочил и понёсся в угол на кривых коротких ногах.

– Ты узнаешь этот недуг, посмотрев на лицо больного! Ты увидишь, как пламя, пожирающее его, вылетает наружу с дыханием, опаляя губы и делая их подобными обожжённой глине. Ты увидишь окалину, которая извергается с кашлем!

Он вернулся. Уставился на огонь свечей. Снова зашагал, бренча шпорами.

Глядя доктору в спину, Амербах промолвил:

– Учитель, простите моё любопытство… Как долго может продлиться этот недуг?

Звон шпор прекратился.

– Неделю, – последовал ответ. – Шесть дней, и на седьмой пациент умирает. Или… выздоравливает.

– Значит, он может выздороветь?

– Если ему помочь.

Воцарилось молчание.

– Итак, – переспросил ученик, – на седьмой день? Следовательно…

– Ты угадал. К утру всё решится.

Снова стало тихо. Гогенгейм ходил по комнате.

– Магистр, – пролепетал Амербах, – человек не может соперничать с богом. Оставьте Габсбурга попам!

Гогенгейм ходил.

– Оставьте его, не беритесь за лечение! – Голос ученика дрогнул, – Они убьют вас, учитель. Я… я прошу вас.

Доктор остановился и пристально поглядел на него.