Неодинокий Попсуев

– Не в реке дело, – ответила одна из них. – Там дальше котлован есть, хотели руду добывать. Стали рыть, а им словно кто изнутри помогает. Сроют породу на пять метров, а провал в десять метров делается, сроют еще на десять, а он в полета становится, сроют на полета, а там уже и в полверсты дыра. Хотели с поверху добычу вести, а тут надо шахты рыть. Вот и прикрыли лавочку. А место назвали «без дна», «Бездной».

Я поблагодарил и направился в общество. Попсуев усадил меня за стол и за час с небольшим приготовил свое фирменное блюдо чахохбили, которое вряд ли делает кто лучше даже на Кавказе. Поговорили о «Бездне». Обычно ироничный мой собеседник неожиданно серьезно заявил, что неразработанный карьер «и впрямь вход в бездну, на тот свет».

У Сергея в садоводческом обществе появилось несколько приятелей. Одним из близких стал его сосед Перейра, настоящее имя которого забыли десять лет назад, когда он вернулся из загранпоездки в дельту Амазонки. Тогда после бразильского сериала «Рабыня Изаура» с очаровательной Луселией Сантуш в главной роли все дачи тут же превратились в фазенды, хотя дачники фазендейрами так и не стали, потому, быть может, что еще не доросли до мерзостей сеньора Леонсио. Перейру называли иногда Наумом, хотя он был Иннокентием. Наум прилипло к нему из-за привычки всё время говорить: «Мне вот тут на ум пришло». Прилипло и прилипло, так же, как и Перейра.

Сошлись они позапрошлой осенью. После копки картофеля Перейра приуныл: вся картошка уродилась курживая и в проволочнике. Урожай был приличный, шестьдесят три мешка, из них на продажу пятьдесят, но как, скажите, столько продать? Как нарочно, год выдался замечательно урожайный на картофель. Наум засаживал картошкой не только половину своего участка, а отвоевал еще несколько соток у природы возле реки (землица там – черная, как смола, а уж пушистая!), да от работы брал соток пять-шесть. Четыре мешка заказал Попсу ев. Когда зашел разговор о цене, Сергей спросил:

– Как на рынке, ведрами?

– Ага, ведерками. Как на рынке, – согласился Перейра, пообещав привезти картошку прямо к дому Попсуева.

Действительно, привез. Выгрузил возле овощехранилища четыре мешка.

– Сколько ведер? – поинтересовался Попсуев.

– Тридцать ведерок, – шмыгнул носом Перейра, доставая емкость, похожую на детское ведерко. – Я еще подкинул по полведерочка в мешок.

– Это что ж, в мешке восемь ведер?

– Не ведер, а, как правильно ты сказал и как мы договаривались с тобой, а уговор дороже денег, – ведерок.

Перейра стал отмерять картошку. Действительно, в мешке было восемь ведерок и еще чуток. Перейра не позволял ведерку переполняться, и если какая картошка выпирала сильно над срезом ведра, возвращал ее в мешок.

– Так можно и десять ведер намерить! – не выдержал Попсуев. – Ты еще картошины, как яйца, решеткой переложи.

– Ведерок, – поправил его Перейра, любовно манипулируя очередной картофелиной. В конце концов, он и ее со вздохом вернул в мешок. – Не понял: а зачем яйца решеткой перекладывать?

– Ты, Наум, случаем, не гомеопат?

– Не знаешь, что ли? Сварщик я.

– А чего это она вся точеная, в червоточинах? Электродом, что ли, ширял?

– А, это? Это так, отметины земли. Вроде родинок или оспинок.

– Не заразно? Не рак?

– Что ты! – замахал на него руками Перейра. – Экологически чистейший продукт! – Перейра не сводил с Попсуева экологически честнейших глаз.

Ведерок оказалось тридцать три.

– Видишь! – торжествующе произнес Перейра. – У меня как в аптеке! Клиент всегда прав.

– Это точно. Вот тебе за двадцать ведер, в мешок больше пяти не входит. Оно, конечно, проволочник как белковая добавка идет, но, уж извини, забесплатно. Подарок. Ты, случаем, ведерком своим в детстве куличики из песка не лепил?

Перейра ожидал, конечно, похожей развязки, не в такой, правда, откровенной форме и невыгодной для себя пропорции, но, прикинув, согласился и на нее, так как двадцать ведер за какие-никакие деньги – это все ж таки лучше, чем тридцать три ведерка просто выкинутых весной на помойку. Да еще таскать!

– Ну и жулик же ты, Наум! – заметил при обмывании сделки Попсуев. – Такую говняную картошку хотел всучить по цене голландской. Сосед, называется!

– А она голландская! – возразил Перейра. – Говняная, это да, но районированная, нашего района. И никаких трансгенов и мутаций. В ней здоровье сибирской нации, клянусь мамой, с пальцами проглотишь.

Зимой они пару раз побывали друг у друга в гостях, и каждый решил для себя летом дружбу скрепить окончательно и бесповоротно. До гроба. В переносном, конечно, смысле. Из-за болезни Попсуева дружба была отложена почти на год.

После рассказа о соседе Сергей показал мне свой цветник. В восстановленной теплице он выращивает роскошные гладиолусы, луковки которых привез из Америки: Джексонвилл Голд (Jacksonville Gold), Берджесс Леди (Burgess Lady), Джо Энн (Jo Ann) и другие.

– Поставляете к дворцу эмира? – пошутил я.

– Поставляю, – серьезно ответил он.

– Как настроение? – поинтересовался я, прощаясь с радушным хозяином. – Не мучает ли слава?