Неодинокий Попсуев

– Да, Анатолий мой друг. Приятель, – уточнил Сергей. «Свиридов, что ли? Ну да, Алик – Анатолий».

– Ну вот, – удовлетворенно произнесла женщина. – Приятель. Друзей нет у вас. А в вашей семье или среди знакомых есть женатый вторым браком?

– Есть, («Кто бы это? Опять Свиридов!» – подумал Сергей).

– Вот там и сглаз. Вам сильно завидовали.

Попсуева взяло за живое: «Кто же это мне так завидовал, что наслал порчу? Та невзрачная? Но почему?» – этот вопрос возник не в нем самом, а словно извне ввинтился в мозг. «Опять другой?»

Гречанка была в добротной кожаной куртке, изящных сапожках. «Прикид не хилый у менады», – подумал Сергей.

– Попробую свести грязь с вас. – Менада достала из сумочки черное компактное Евангелие, выдернула из связки черных ниток одну. – На нитке завяжите три узелка.

Попсуев завязал. Она взяла нитку, помяла ее в пальцах, скатала в комочек, шепча что-то, вернула.

– Зажмите в кулак. Сейчас я помолюсь и как скажу, посмотрите: если узелки развязались, сняла с вас порчу и сглаз. Вечером в семь часов сожгите нитку, а завтра сходите в нашу церковь и поставьте восемь свечей Казанской Божьей Матери… Вы, конечно, святую воду в церкви не брали.

– Не брал.

– Вот. Значит и воду взять. Три дня пить и умываться ею.

Сергею было уютно в воркующем обволакивающем голосе ворожеи.

– А теперь повторяйте за мной. – Она стала нашептывать слова то ли молитвы, то ли заклинания, спросила его имя, проговорила его три раза, произнесла и имя Мария («Это мое имя»). Попсуев, мало чего понимая, повторял за нею.

– Посмотрите на нитку, – кончив, сказала она.

Сергей разжал кулак, разгладил нить. Узелков не было!

– Значит, запомнили? – Мария повторила еще всё, что должен был сделать Попсуев в церкви и дома.

Сергей хотел поблагодарить, но Мария упредила его: – Благодарить не надо. А вот чтобы всё сбылось, надо двадцать долларов дать.

– У меня десять.

– У вас еще есть, – сказал Мария. – Нужны две купюры.

Сергей вынул из кармана наличность: – Наши.

– Ничего, – сказала гречанка и без всякого смущения изъяла самую крупную банкноту. – Только никому не говорите, а то могут помешать.

Мария попрощалась, блеснув цыганскими глазами.

Попсуев перебирал в памяти все слова гречанки, сомневаясь в искренности ее слов.

«Неужто лоханулся? Поделом! – думал он. – Всё у нее было заготовлено: и Евангелие, и нитки в нем, и эта нитка без узелков в кулаке. Фокусница! Разве очищают за баксы? Хм, а куда же делся камушек?»

К вечеру Попсуева разобрала икота, которую он не мог унять ничем. «Вот и развязка скоро», – подумал он. К семи часам икота стала невыносимой. От нее содрогалось всё тело, и ничто не могло ее ни снять, ни утишить. Нитка вспыхнула, и по ней пополз как по бикфордову шнуру огонек. Положив нитку на раковину, Сергей смотрел, как она догорает, и от нее ползет запах как от свечи. Остаток нити Попсуев смыл в раковину. «Нет, это не та нить, на которой узелки, – подумал он, – та была черней и ровнее. Хотя она мяла ее в пальцах…» Зная подноготную многих фокусов, Попсуев, тем не менее, мухлежа «гречанки» не заметил. Икота мучила Сергея до полуночи, пока он, вымотавшись в конец, не принудил себя уснуть.

Утром икота не вернулась, и Попсуев забыл о случившемся и о том, что ему следовало сходить в церковь. Вспомнил через пару дней, когда на экскурсии в Кисловодске зашел в почти восстановленный Никольский собор. Экскурсанты ставили свечи, взирали на иконы и купол, перешептывались, и это не было похоже на молитву Господу. Сергей купил две тоненькие свечи, спросил у служки, куда их поставить «за упокой». Тот указал на квадратный столик у Распятия перед Крестом. Свечи не ставились, оплавлялись, изгибались, оседали, чернели, гасли…

«Да что же это? Что же?!» – чувствуя спазм в горле и подкатившие рыдания, Попсуев, оставив свечи незажженными, выскочил из храма. Весь вечер он ходил убитый, каясь в том, что так редко вспоминал о почившей двенадцать лет назад матушке. И сожалея, что не помолился о ней в храме. Об отце Сергей не вспомнил, как и тот не вспоминал о нем уже десять лет.

А еще через пару дней в толкотне тесного аэропорта в Минводах Попсуев забыл свои курортные огорчения и помнил лишь лермонтовские места, в которых ответа на вопросы, мучившие поэта и его героя, тоже не нашел… Но и они, эти воспоминания, уже не грузили его, так как в мыслях он уже был в работе, которая ждала его две недели. Надо было уменьшать брак в десятом цехе и отрабатывать аванс.

Из «Записок» Попсуева

«…однако Свиридов гад. Прислал трех «менеджеров» разбираться со мной. Ладно бы по вежливому. Нет, ножички достали, полезли в шкаф. Я спросил: «Знаете, что Сирано с сотней таких, как вы, сделал?» Они: «Кто такой?» «Сейчас покажу!» – сказал я. Показал. Алюминиевый багет пришлось сорвать, он неплохо в руку лег. Двоих в больничку отправил, а третьему сказал: «Если Алик захочет поправить свое здоровье, жду его. Но долг не верну, уговора не было такого»…»

Сеанс магии с переодеванием