Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

Махан так и поступил. Когда он открыл глаза, то оказался у дверей своего дома, из которого увел его див. Вошел внутрь и увидел своих друзей, молча сидевших в траурных синих одеждах, в глубокой печали, — они оплакивали своего пропавшего товарища. И Махан тоже облачился в одежды скорби, ибо поселилась навеки в душе его грусть, носил он синее до самой своей смерти.

На том магрибинская царевна-луна окончила свою повесть, а Бахрам заключил ее в объятия и уснул.

Повесть румийской царевны, рассказанная в Сандаловом дворце

Четверг издревле считается благоприятным днем и посвящен он светлой и счастливой планете Моштари (Юпитер). Поэтому в четверг Бахрам поднялся с зарей, надел платье сандалового цвета и двинулся к сандаловым чертогам, где дожидалась его прекрасная дочь счастливого Рума, царевна Хомай. Она склонилась перед шахом, подала ему чарку с вином и пустила в ход все свои сладостные чары, чтобы угодить царственному повелителю и супругу. Весело и беззаботно провели они день под сандаловыми сводами, а когда небосклон потемнел и в пасти небесного дракона засверкали жемчужные звезды, Бахрам пожелал, чтобы красавица завершила день приятной сердцу историей. Румийская царевна извинилась, говоря, что она не мастерица складывать изящные речи на чужом языке, то есть по-персидски, но пообещала рассказать кое-что забавное, повеселить гостя. Эту историю вы сейчас узнаете, а сколь она весела, решайте сами.

Двое юношей, знакомых с давних пор, покинули однажды свой город и отправились в дальний путь по торговым делам. Одного из них звали Хейр, что значит «добро», а другого — Шарр, что означает «зло», и надо признать, что нрав и обычай каждого из них соответствовали данному ему имени. Дорогой этой они шли впервые, но Хейр во время путешествия расходовал свои припасы, а Шарр — берег. Через пару дней вступили они в дикую и безлюдную пустыню, до того знойную, что в ней бронза готова была расплавиться, а мозг в головах у путников закипеть. Воды там не было совершенно, но Шарр знал об этом заранее, он взял с собой большой мех с водой и скупо расходовал жидкость из него, а Хейру, который быстро истратил свою, ее не предлагал. Мучительно страдая от жажды, Хейр из последних сил сдерживался, дабы не отягощать товарища нескромными просьбами, а тот и не думал проявить великодушие и поделиться, пил драгоценную влагу втихомолку, будто и не замечая, что кожа спутника иссохла, а губы потрескались от жара.

А у Хейра были с собой два драгоценных и крупных лала — рубина чистой воды, которые, однако, лишь ласкали взор, но не утоляли телесной муки. Хейр вынул прекрасные каменья и предложил их Шарру.

— Друг, — молвил он, — я умираю от жажды, возьми эти рубины, а взамен дай мне напиться, хоть глоток дай!..

Тут-то и показал Шарр свою истинную природу, он ответил:

— Ты, верно, хочешь выжать воду из камня, но напрасно стараешься! Ты хочешь вручить мне эти рубины без свидетелей, чтобы в городе отречься от своих слов и забрать их обратно? Не на дурака напал! Я тоже в разных хитростях разбираюсь. Не нужны мне эти самоцветы, подавай мне другие, которые не сможешь после отнять.

— О каких самоцветах ты говоришь?..

— Да о чем же еще, как не о твоих глазах! Ведь в мире нет ничего ценнее. Вот за них я уступлю тебе свежей водицы.

— Побойся Бога, земляк, — стал увещевать его Хейр, — неужели за глоток воды ты погрузишь меня в вечный мрак? Да и что тебе проку в моих глазах? Ты от них не станешь богаче или счастливее, а меня ввергнешь в муку нескончаемую.

— Ничего не желаю слушать! — воскликнул Шарр. — Хочешь воды — отдай мне глаза, а уж я ими распорядиться сумею.

Хейр растерялся, от раскаленного дыхания пустыни в голове у него помутилось, терпения не осталось и он со вздохом молвил:

— Неси свой кинжал, только напои меня!

Про себя он, конечно, надеялся, что Шарр не выполнит своего намерения, не допустит такого злодейства, но тот гнусный негодяй вихрем подлетел к нему, вырезал острым клинком очи из глазниц, — так вор выламывает драгоценные камни из оправы, а затем забрал все добро несчастного Хейра, деньги и ценности и, бросив ослепленного страдальца в пустыне, скрылся.