Неофит в потоке сознания

– Вера, может, не надо читать? Все же это твои личные записи…

– Нет, Миша, ты послушай, пожалуйста. Понимаешь, я так воспитана, что не привыкла высказывать вслух то, что на душе, поэтому веду дневник. А вот, что я писала совсем недавно: «Мой Миша самый надежный муж на белом свете! Мои подруги рассказывают, как они изменяют своим мужьям, потому что те изменяют им, а мне даже думать противно об этом. Да как же это – изменять своему родному мужу, самому близкому и дорогому человеку? Как после это жить? Как в глаза ему и людям смотреть?» Она трясущимися пальцами пролистала еще несколько страниц и вслух: «Мне очень стыдно перед мужем, что я не могу родить ему ребеночка. Никогда не прощу себя за то, что согласилась на аборты. Может, мне удастся как-то уговорит его на что-то другое. Есть же суррогатное материнство или усыновление».

– Ну всё, хватит, Верочка, – захлопнул я дневник. – Это слишком личное. Не волнуйся, я тебе верю. А что касается ребенка, то тебе нужно исповедать этот грех и каждый день молиться о даровании нам ребенка. Мы вместе будем молиться.

– Хорошо, Миша, я согласна, ты только помоги мне.

И мы с Верой втайне от родителей пошли в церковь. Кажется, и священник, и Вера – оба остались довольными исповедью, батюшка подозвал меня и сказал нам обоим:

– Теперь вместе ходите в храм. Каждый праздник причащайтесь. Молитесь о упокоении убиенных во чреве детей… – Вера всхлипнула и зарылась носом в платок – …и даровании своих детей. Приготовьтесь к венчанию и приходите в церковь освятить брак. Неплохо бы еще съездить в Муром к нашим православным ходатаям за семью – благоверным Петру и Февронье.

Так наша семейная жизнь круто изменилась. Можно сказать, мы вышли на иной уровень – более высокий. Нам следовало многое исправить в самих себе, много молиться и подавать милостыню. Словом, началась другая жизнь. До сих пор помню каждый миг, каждое слово, произнесенное в ту ночь. Мы зажгли лампаду в красном углу перед иконами, восковую свечу, встали на молитву – я спереди, Вера чуть сзади – и превратились в нашкодивших детей, вымаливающих прощение у могучего, честного, строгого и бесконечно любящего нас Отца. Слова сами собой рождались где-то в глубине сердца и лились, лились нескончаемым потоком. Казалось, всю нечисть и души выплеснули, а на освободившееся место пришла та любовь, которая называется вечной, потому что она только рождается на земле в наших сердцах, и не кончается никогда, уходя с нами за смертную грань, туда, где вечно живет наш Господь со Своими избранниками, куда направляемся и мы.

Уж не знаю, насколько совершенная благодать жила в те минуты во мне, только в ту ночь у меня появилась крепкая надежда на прощение и дарование нам собственного ребенка. Потом мы ездили в Муром, и там в Троицком соборе мы упросили оставить нас на ночь у мощей, и снова повторилась дивная молитвенная ночь, когда живые, теплые святые Петр с Февроньей стояли рядом и помогали нам найти нужные слова и сами горячо молились за нас.

Потом Вера подсчитала: оказалось, что зачали мы ребенка в ту ночь, когда вернулись из Мурома и усталые до полного изнеможения, после бессонной молитвенной ночи и дороги обратно, рухнули на супружеское ложе, чтобы несколько раз проснуться под утро и объясниться в любви друг другу, соединив дыхание мужчины и женщины в единый восторженный вздох.

Моего плеча коснулась теплая рука, я с трудом оторвался от плавного скольжения по течению в лодке моей памяти, усилием воли встал, выпрыгнул на берег и, не чуя под собою ног, понёсся по туманным лугам и тенистым лесам и, наконец, очнулся на супружеском ложе в мемориальной комнате. Вера коснулась моего плеча и позвала домой. Я встал, оделся, обулся, попрощался с родителями жены и под руку с супругой вышел в ночь. Машина послушно заурчала, слегка разогреваясь, наконец, отпустив сцепление, я включил первую передачу, плавно вдавил педаль акселератора и, отжав сцепление, – дал волю табуну лошадей, спрятанному под капотом. Сквозь лобовое стекло на нас наплывала череда рыжих фонарей, дорога катилась под колёса автомобиля, бетонные столбы, деревья, дома, грузовики и легковушки, автобусы и трамваи светлыми пятнами и темными силуэтами пролетали за бортом нашего лайнера, Вера подтянула колени к груди, положила голову мне на плечо и сквозь облако ресниц полуприкрытых глаз наблюдала за круговращением света и тени.

По радио задорный голосок ведущей объявил песню «Учусь летать» группы «Пинк Флойд». Отзвучали вступительные аккорды, по золотистому хлебному полю побежал мальчик, выпростав руки, будто крылья, его глаза устремились в бездонное синее небо, он не смотрел под ноги, он весь был там – в синей высоте. Он подбегает к краю поля уже взрослым парнем, под ним крутой обрыв, над ним – манящее синее небо.