Неофициальная история крупного писателя

Я с безграничной скорбью прочел траурные теле­граммы, пришедшие из всех провинций, городов и ав­тономных районов. В некоторых телеграммах не толь­ко высказывается глубокое соболезнование Вам, наша дорогая руководительница, но и выражается надежда на то, что Вы преодолеете свое страшное горе и про­должите дело великого вождя, доведете до конца ре­волюцию, которая не останавливается даже в услови­ях диктатуры пролетариата. Но другие провинции, го­рода и автономные районы в своих телеграммах не упоминают Вас, как будто Вас и нет. Я считаю, что это свидетельствует об определенной позиции не только по отношению к Вам, но и по отношению к покойно­му вождю, по отношению к великой пролетарской культурной революции, по отношению к образцовым революционным пьесам, которые являются авангар­дом новой литературы. Это проблема борьбы правды с неправдой, проблема выбора пути, проблема бдительности, потому что тот, кто усыпил в себе бдительность, не может быть настоящим революцио­нером.

Хотя я всего лишь рядовой член партии, совер­шивший немало ошибок, мне горько видеть вышеука­занную несправедливость, поэтому и побеспокоил Вас письмом.

Чжуан Чжун.

16 октября 1976 г.».

После отправки этого письма минуло два дня, а ответа по-прежнему не было. Беспокойство писателя перешло в панику, ему казалось, что надвигается ка­кая-то крупная опасность. В мозгу всплывали разные страшные картины: сверкающие наручники, звенящие кандалы, железные решетки на окнах, виселицы на площадях, лобное место, где расстреляли Акью, зева­ки, глазеющие на казнь... Теперь он уже был убежден, что верховная руководительница утратила к нему до­верие, а может быть, даже выдвинула против него по­литическое обвинение.

Этой ночью ни одному из соседей Чжуан Чжуна не удалось поспать спокойно. Сначала раздался стук в дверь комнаты, где жил молодой сотрудник группы образцовых пьес.

— Эй, малыш, скажи, я по-прежнему автор пьесы «Логово тигра и пучина драконов»?

Да,— удивленно отвечал юноша, протирая за­спанные глаза.— А как же иначе!

— Мое имя не сняли?

— Нет,— еще больше удивился тот.

— Ну и хорошо!

Чжуан отошел от двери, но вскоре начал стучать в соседнюю — там жила певица, муж которой куда-то уехал.

— Послушай, Вэнь, я все еще член постоянного ревкома группы образцовых пьес?

Певица никак не могла оправиться от страха, вы­званного резким стуком, но ответила дрожащим го­лосом:

— Я... я... не слышала, чтобы вас выводили оттуда. А что случилось?

— Ну, раз не объявляли о выводе, и то хорошо! Ты в случае чего подтверди это!

Женщина послушно кивнула и, по-прежнему дрожа, закрыла дверь. А Чжуан Чжун уже стучался к старому привратнику.

— Отец, я по-прежнему гражданин Китайской На­родной Республики?

Старик оторопел:

— Ты чего, выпил лишку?

— Я выпил? Страна переживает такое время, а ты подозреваешь меня в пьянстве? Да ты просто хочешь погубить меня, подвести под контрреволюцию!

— Может, тебе во сне чего привиделось?

Нет, я сплю хорошо. Ты мне о другом скажи: я гражданин или...

— Гражданин, гражданин, редкостный гражда­нин! — нетерпеливо ответил старик и захлопнул дверь перед его носом.

Об этих ночных визитах, разумеется, стало мигом известно Вэй Тао, и он засомневался: то ли у Чжуана снова психическое расстройство, то ли он хитрит? Вэй любил опережать события и решил дать писателю возможность покаяться. Соберем небольшое собрание и пощупаем его, заставим немного попотеть, посмотрим, что он нам скажет. Но Вэй Тао еще не успел осущест­вить свой план, когда ему позвонила верховная руко­водительница:

— Завтра будет траурный митинг, так. пусть Чжуан Чжун стоит на трибуне!