Неограненный кристалл изумруда

И снова запели струны, но, похожая по рисунку, это действительно была совсем другая мелодия. Правда, этого никто не замечал, волшебство музыки захватило всех и унесло куда-то далеко, в мир, где живут и исполняются даже самые смелые мечты. Миг, еще один — и пение струн входит в резонанс с природой, становясь неотъемлемой ее частью. И теперь любой звук сливается с мелодией настолько органично, что кажется — не будь его, все бы разладилось.

Далеко не сразу люди поняли — струны гитары уже молчат. Все это время им казалось, что они не замолкают ни на секунду, разливаются невидимым потоком по миру.

Кэрт не смотрел на людей — его взгляд уносился в небо, к загорающимся над миром звездам. И где-то там, далеко, вертелась вокруг такой же маленькой светящейся точки небольшая голубая планета…

Пальцы привычно перебирали струны, словно размышляя, что им делать дальше, какая мелодия окажется наиболее удачной после прозвучавшей. Люди же просто ждали, сердцем понимая, что сейчас барду мешать нельзя. И вдруг Кэрт остановил перебор, на какую-то долю секунды. И быстрая, полная силы музыка взорвала тишину. А потом к ней добавился голос…

Над скалистыми хребтами,
Где бывает снег в июле,
Над еловыми лесами,
Что забраться вверх рискнули,

Над замшелым камнем, над ручьем,
Где пылает солнце горячо,
На потоках восходящих,
Словно горный уголь черен,

Черен, словно ночь незрячих,
Видел я, как кружит ворон —
В небесах из синего стекла
Надо мной чернеют два крыла.

Негромкий, но сильный, хорошо поставленный голос барда стал отличным оформлением его игре. Или наоборот — но это уже никого не волновало.

Расскажи мне, ворон,
Расскажи, крылатый,
Как найти мне гору,
Что скрывает злато,

У какого бора,
Над какой стремниной
Я погибну скоро
Под камней лавиной?[1]

Никогда еще не приходилось сельчанам слушать такой песни, наполненной силой и обреченностью, надеждой и фатализмом… А голос барда становился все звучней, он летел над селом — и дальше, не умещаясь в его границах.

Кэрт не останавливался ни на минуту — песню сменяла просто музыка, хотя называть ее простой не решился бы никто, повторить такую игру было не под силу даже лучшим музыкантам мира, музыку сменяла новая песня — призывная или лирическая, веселая или печальная. Казалось, музыкант не знает усталости. Но вот замер аккорд — и люди сразу поняли, что на сегодня волшебство закончилось. Да и было уже поздно — улицу освещали только звезды, да край одного из ночных светил — Рады, второй луны — Даары, не было видно.

Тихо переговариваясь между собой, люди кланялись менестрелю, оставляя в традиционной кружке монеты. Кэрт же просто стоял, прислонившись к косяку двери, и не отвечал ничего — только благодарно кивал. Его глаза поблескивали таинственными зелеными огоньками, в которых одни могли увидеть угрозу, другие — защиту, третьи — что-то таинственное.

— Отметил тебя Создатель, сыночек, — тихий старческий голос раздался совсем рядом.

Кэрт вздрогнул. В этом мире редко упоминали Создателя, более того, прошло уже много веков с тех пор, как это случилось в последний раз…

— Не бойся. Не меня, старую, тебе бояться… Но то, чего ты так ждешь, скоро случится — и тогда тебе придется тяжело. Ох, талант…

— Вы о чем, бабушка? — бард ничего не понимал.

— О том. Случится скоро то, чего ждешь. А к добру ли? Тяжело вам придется, вот что. А тебе, крылатый, как бы не тяжелее всех придется. Дар потеряешь — не страшно?

— Если надо будет… — прошептал Кэрт, не понимая, откуда она могла узнать о предсказании. В мире не осталось никого, кто бы еще помнил о тех давних днях…

— Если надо, — передразнила его старуха. — Ладно, не мне тебя учить, сам постарше будешь. Но будь осторожен, очень осторожен — у тебя не будет двух-трех веков, если что.

— Понял, бабушка. Спасибо за предупреждение.

— Это мне надо тебя благодарить, сынок. За музыку твою, за песни нездешние, за сердце чистое… — ладонь женщины, почему-то по-детски мягкая, на миг коснулась ладони барда, что-то на ней оставив.

Легкий шорох — и от старухи не осталось и следа. На миг Кэрту показалось, что это было всего лишь странное наваждение, но на ладони осталось кольцо. Присмотревшись, мужчина понял, что это кольцо когда-то давно принадлежало ему самому. Но в темноте уже никого не было.

— Кэрт… — позвал его староста. — Уже поздно.

Он только кивнул и вернулся в дом, прижимая к себе гитару. А кольцо привычно сияло на его руке. Только вот бард прекрасно понимал, что спрашивать старосту о том, кто была эта старуха, бессмысленно — все равно окажется, что никого похожего в толпе не было.