Неоязычество на просторах Евразии

Культуру национализма Э. Брастыньш называет «первой заботой государства». В 1936 г. он пишет книгу «Учение национализма» («Tautības mācība»). Национальная (латыш. буквально – «народная») идея осмысливается здесь «не как старый предрассудок, заимствованный от предков», не как «забытая и теперь восстанавливаемая идея», но как «новый шаг человечества вперед»[199]. В широких народных массах бытуют только «национальные чувства», в то время как «национальное сознание» возникает в среде образованных людей. «Национальные чувства и инстинкты» могут образовать только «наивный национализм» – tautiskums. Главными признаками национальной идеи Брастыньш называет традицию (транслируемые обычаи, установления, порядки), осознание своего единства, своей особенности, и культуру (быт, искусство, религию, мир вещей). Национальность он определяет как «не только общий телесный тип, но и общий душевный склад, мировоззрение, способ переживания радости и горя»[200]. Прямой противоположностью национализма (tautisms) он называет такое «заблуждение», как космополитизм, отвергающий всякие границы – государственные, национальные, конфессиональные. Яркими его проявлениями Брастыньш считает христианство, империализм и марксизм.

В этом труде встречаются и вполне здравые мысли. Например, описывая понятие «народ», автор отмечает «особенность» как главный его признак. Народ можно представить себе в качестве большого человеческого индивида среди человечества, так же как отдельного человека – в обществе. Но тут же автор характеризует «народ» через такие его составные элементы, как «святость», «авторитет» и «традиция», и подводит итог: «народ превыше человека и человечества»[201].

Иногда кажется, что Брастыньш вполне корректно понимает «национализм» (tautisms) как предчувствие, мироощущение, образ жизни, способ руководства[202]. Однако далее читаем: «Воинствующий национализм во всех видах – признак здоровых и сильных народов»[203].

В своем труде Брастыньш предлагает подробный анализ составных частей национализма. По его мнению, ими являются «национальный человек» (tautiskais cilveks, tautietis, Dižlatvietis), «национальные чувства» (любовь, единство, почтительность, самоуважение, гордость), «национальное сознание» (самосознание, осмысление окружающей среды, родственности и общей судьбы, общего гражданства, понимание национальной идеи, идеалов, интересов, задач), а также «народная воля»[204].

Отдельные части книги автор посвятил таким важнейшим проявлениям «национализма», как «национальная культура» и «национальное государство». Если культуру он связывает с дисциплинированностью, религией и философствованием, то государство называет «идеалом», к которому должен стремиться каждый народ. Народы без своего государства (например, баски), многонациональные государства (Швейцария, Австрия), «народы без единства» (цыгане, евреи) предстают в глазах Брастыньша как «тяжелое наследие старой Европы». Он надеялся, что судьба латышей будет иной.

Культовые отправления диевтуров

Э. Брастыньш разработал также культовую систему диевтурибы. В «Церокслисе» описаны ее культовые принадлежности: божественные предметы (dievāinas lietas), места, знаки, учреждения, должности. К божественным местам причислены «дом Диевса/Божий дом» (Dievnams) – место для собраний, церковь (baznīca) – место, посвященное Диевсу и Маре, и так называемая рамава (Ramava) – священное место в лесу, где отмечали праздники. Вот как они описаны: «Древние дома Диевса были тенистые места, обсаженные кленами и дубами, их называли также тенями Диевса, Святыми тенями. Только позднее на этих местах начали строить здания. В наше время домом Диевса мы называем здание, построенное для собраний, посвященных величанию Диевса» (Ц, 112).

Итак, хотя в начале своего труда Брастыньш пишет о латышской диевтурибе как индивидуальной религии, но к концу он приходит к необходимости религиозных собраний! Для этого в «Церокслисе» вводится понятие общины, или братства (draudze, между прочим, церковный термин – «лютеранский приход»), как «сообщества единомышленников», что подкрепляется такими текстами народных песен: «Близко, близко сельские пастухи, только вместе (draudze) не пасут,/ То ли сами разбранились, то ли телята разбодались?»; «Теснее, теснее, смелее, смелее, держись, мое братство,/ Пусть прочие свадебные гости как гороховая солома стелются».