Ольга думала: «Ничего, недолго осталось. Щас отвезу Светку домой, она совсем невменяемая, прямо живой труп, а потом поеду к Жанке разбираться. В жизни, конечно, случается всякое, но в такие совпадения верит только безнадежный лох! И Марк этот хорош, поссориться не успели, как он уже с другой шашни крутит. И с кем? С Говердовской. Да у нее с детства стрельба глазами – любимый вид спорта! Нарочно с ней связался, чтобы Светке досадить! Правильно я сказала: дерьмо он!»
А Света в это время думала: «И когда же я поумнею? Только дурехи вроде меня полагают, что любовь побеждает все! Надо же! Рисовала себе картину, как позвоню ему, скажу: „Прости меня, Марк, миленький, я и сама не знаю, что со мной приключилось, наверное, в конце четверти крыша поехала“. А он великодушно прервет меня и, может быть, даже напоет своим бархатистым голосом: „Я прощу тебя, малыш, ду-ду-ду-ду-ру, я люблю и я прошу ду-ру…“ – потому что Марк всегда находил нужную строчку из модного шлягера. Но теперь ничего этого не будет… Не будет… Не будет…» – повторила она про себя несколько раз, а после и вовсе перестала о чем-либо думать и уставилась невидящим взглядом в окно. Мимо проносились машины, мелькали витрины, вспыхивали надписи, шли люди… Постепенно все смешалось и превратилось в череду образов и ощущений, которые Света уже не могла воспринимать осознанно.
Скорее всего, именно по этой причине она не сразу заметила потрепанный чемодан в углу прихожей, а когда заметила, то закричала не своим голосом:
– Папка!
Отец выскочил из ванной в тренировочных брюках и майке. Волосы его были влажными после душа, а щеки гладко выбриты.
– Светка! Ты что?
– Папка! – Она бросилась ему на шею и разрыдалась. – Папка мой приехал! – шептала Света, уткнувшись в его крепкую грудь, задыхаясь от бурных рыданий.
От него пахло по-особенному, от него пахло родным и близким, и Света втянула в себя этот запах и еще крепче сцепила руки за спиной отца.
– Господи! – Он неловко погладил ее по волосам и пробормотал несвязно: – Дочур, ты что же… ты это… ты мне так обрадовалась, да?
– Да! Обрадовалась! Знаешь, как мне было плохо без тебя! – Света размазывала слезы по лицу, которые все лились, лились и не хотели кончаться. – А теперь ты вернулся, и все будет хорошо, – шептала она.
Глаза щипало от туши, но не могло быть и речи, чтобы оторваться от отца хоть на миг. Он был для нее тихой гаванью, надежным якорем, спасительным островком в этом бушующем безбрежном океане чувств.
– Дурочка ты моя маленькая, – принялся успокаивать ее отец, неловко переминаясь с ноги на ногу.
И тут в голос заревела мама, до этого молча стоящая в стороне.
– Господи! Да что же это делается?! – не на шутку испугался отец и прижал маму к себе второй рукой. Теперь он обнимал их обеих и растроганно приговаривал: – Ну вот, сырость развели. Отставить! Отставить, я сказал! Вы же меня утопите, глупые! Ну, все! Все! Больше я от вас ни ногой! – пообещал он дрогнувшим голосом.
Света с мамой переглянулись и улыбнулись сквозь слезы. Обе знали, что это всего лишь обещание. Страна позовет, молодой генерал скажет: «Есть!» – возьмет под козырек и отправится «по долинам и по взгорьям», а они снова будут ждать его возвращения. Потому что так устроена жизнь – полоса черная, полоса белая.
А в это время взвинченная до предела Ольга как раз добралась до Жанки, пробравшись сквозь родительские заслоны.
– Учти, Жанка, добросердечное признание облегчит твою учесть! – заявила Ольга напрямик, включая лампу и направляя луч света в лицо одноклассницы.
Та зажмурила глаза. Ничего. Пусть терпит. Ольга не собиралась вести допрос по всем правилам: ну там, протокол, отпечатки пальцев, подпись, но устрашающие меры в таком деле не помешают.
– Будем говорить или будем отпираться? – напомнила Ольга о себе.
– А что? А я ничего! – залепетала Жанка, неуверенно приоткрывая глаза. – А я ничего такого не сделала…
– Откуда билеты на рок? – перебила ее Ольга.
– Зверева принесла, – сразу же раскололась Жанка. Даже голос повышать не пришлось и кулаком по столу стучать, разочаровалась слегка Ольга. – Ты же знаешь, Оль, у нее папик – директор звукозаписывающей студии. Вот. Она, значит, принесла… – Жанка облизала сухие губы, – и говорит: «Жан, сделай так, чтобы эти два билета к Дубровской попали». Я спрашиваю: «Зачем?» А она мне: «Какая тебе разница. Ты же хочешь вместе с Иркой в клипе сниматься у „Смэш“?» – Жанкины голубые глаза забегали. – А я думаю: ну и что тут такого плохого? Ну сходят девчонки на концерт, получат удовольствие, развлекутся на полную катушку. И им хорошо, и мне неплохо.
Ольга сокрушенно покачала головой:
– Вот смотрю я на тебя, Жанка, и думаю: ты такой дурочкой доверчивой родилась или уроки брала?
– А что? – жалобно пропищала та.
– А что! Да этот клип уже вовсю снимают! А ты все ждешь приглашения, – сообщила Ольга, не расположенная к милосердию.
– Как снимают? – Жанкины голубые глаза совсем уж как-то по-детски округлились, и она обиженно засопела носом.
– А так! Тихо! Мотор! Начали!
Жанка прерывисто вздохнула:
– Выходит, Ирка с Людкой меня на раз-два развели.