Неоконченное путешествие Достоевского

Недавно, не знаю почему, я потерял всю свою веселость…

Шекспир. Гамлет (акт

2, сцена 2)[178]

В чем смысл жизни? Вот и все. Вопрос простой; вопрос, который все больше тебя одолевает с годами. А великое откровение не приходит. Великое откровение, наверное, и не может прийти. Оно вместо себя высылает маленькие вседневные чудеса, озаренья, вспышки спичек во тьме… <…> И вдруг, посреди хаоса – явленный образ; плывучесть, текучесть (она глянула на ток облаков, на трепет листвы) вдруг застывает. «Жизнь, остановись, постой!» <…> Все было тихо.

Лили Бриско в романе «На маяк» Вирджинии Вулф[179]

…время как бы вливается в пространство и течет по нему…

М. М. Бахтин. Формы времени и хронотопа в романе

…в такие минуты жаждешь, как «трава иссохшая», веры… <…> Я скажу Вам про себя, что я – дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки.

Достоевский. Письмо к Н. Д. Фонвизиной

Во всем творчестве Достоевского перемена убеждений – обращение – предстает пугающе опасным явлением: приближение к Богу в любой момент грозит изменить направление и превратиться в свою противоположность. Нравственный переворот балансирует на грани падения; падение может путем бесконечно малого смещения, мельчайшей перестановки одинаковых элементов превратиться в нравственный переворот. Общеизвестно, что в творчестве Достоевского частотны моменты фантастического, которое, как определил Ц. Тодоров, читатель (и герой) переживает как период сомнений перед принятием решения: интерпретировать текст как реалистический или чудесный. В предыдущей главе было показано, что роман «Братья Карамазовы» можно прочесть в рамках одной из взаимосвязанных Тодоровских категорий – «фантастически-жуткого» или «фантастически-чудесного»[180]. Для Достоевского опыт обращения всегда незавершен, всегда опасен; в этом явлении воплощается метафизическое постижение фантастического, мимолетное, но незабываемое ощущение «соприкосновения с иными мирами». Ко времени написания «Братьев Карамазовых» эта тема звучала в творчестве писателя уже не подспудно: она воплощалась им многократно и во многих вариациях. Но и читатель, и герой могут безнадежно запутаться, пытаясь решить, было ли «произошедшее» реальностью или галлюцинацией, и если сосредоточиться исключительно на усилиях и классифицировать свой опыт, то его сущность и подлинность начнет ускользать. Столкновение с сутью при нравственном перевороте не поддается классификации. Именно на этой точке зрения, как мы видели, стоит «смешной человек», когда провозглашает в заключительных словах: «„Сознание жизни выше жизни, знание законов счастья – выше счастья“ – вот с чем бороться надо!» [Достоевский 25: 119].

Духовные перерождения – полное и частичное обретение веры, нравственные падения и утрата прежних идеалов, – всеми этими событиями изобилуют произведения Достоевского. Почти все эти события так или иначе связаны с мотивом путешествия, которое по большей части так и не заканчивается. Дорога, перекресток, кратчайший путь, мост, глухой переулок, обход, порог, площадь – вот обычные места нравственных переворотов у Достоевского. Карты этих улиц и переулков составляли по крайней мере шесть поколений критиков и литературоведов. Исследования Достоевского представляют собой сочетание атласа и путеводителя, в которых зафиксированы маршруты и остановки героев-путешественников писателя – от петербургского Измайловского моста до сибирской степи, от сияющего Хрустального дворца до душной сырой «баньки с пауками».