Неоконченное путешествие Достоевского

Ставрогин «признался», поведав Тихону преувеличенную и драматизированную версию своей жизни. Степан Трофимович также «признается» в преувеличенной и драматизированной версии своей жизни, обращаясь к смущенной и не желающей его слушать Софье Матвеевне. В утрированном варианте этой автобиографической исповеди Варвара Петровна фигурирует в качестве «прелестнейшей брюнетки», а Дарья Павловна оказывается «блондинкой» [Там же: 494, 495]. Но, в отличие от Ставрогина, Верховенский-старший в конце концов преклоняется перед своим «духовником» и высказывает правду, которую не решились бы произнести ни Руссо, ни Ставрогин: «Я вам давеча все налгал, – для славы, для роскоши, из праздности, – все, все до последнего слова, о негодяй, негодяй!» [Там же: 496]. Наконец Софья Матвеевна, как ранее Соня Мармеладова, читает вслух три отрывка из Евангелия: сначала Нагорную проповедь, затем Степан Трофимович просит ее почитать еще что-нибудь («…так, на выбор, что-нибудь, куда глаз попадет. <…> Где развернется, где развернется нечаянно» [Достоевский 10: 497]), и она читает из Апокалипсиса. Наконец, умирающий Степан Трофимович просит прочесть конкретное место из Библии: «Теперь прочитайте мне еще одно место… о свиньях… <…> О свиньях… это тут же… ces cochons…[120] я помню, бесы вошли в свиней и все потонули. Прочтите мне это непременно; я вам после скажу, для чего. Я припомнить хочу буквально. Мне надо буквально» [Там же: 498]. Этот евангельский фрагмент является, как мы помним, еще и эпиграфом к роману, это именно то место, которое хроникер (а не автор, Достоевский), как он сообщает нам в этот решительный момент, «выставил эпиграфом к [своей] хронике» [Там же].

Таким образом, Степан Трофимович, хроникер и Достоевский – все испытывают интерес к этому библейскому фрагменту. Трудно сильнее подчеркнуть его важность для читателей. Свиньи – это заразительные идеи, загрязняющие российский воздух, бесенята, трихины, проникшие в Россию. Верховенский-старший продолжает:

Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, – это все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России… <…> и мы бросимся, безумные и взбесившиеся, со скалы в море и все потонем, и туда нам дорога, потому что нас только на это ведь и хватит. Но больной исцелится и «сядет у ног Иисусовых»… [Достоевский 10: 499][121]

Достоевский отдает умирающему герою драгоценные для самого автора и мощные образы идей, бесов и болезней; более того, он позволяет Степану Трофимовичу в итоге исцелиться.

На протяжении всей своей жизни Руссо боролся за понимание природы истины: он хотел научиться обнаруживать ложь, внедрившуюся в правду, и распознавать истину, скрытую во лжи. Озабоченность раскрытием сущностей истины и лжи – важная составляющая автобиографии Руссо или его занятого самопознанием персонажа. Ложь, которую мы произносим, тесно связана с нашими желаниями. Но таковы же и провозглашаемые нами истины. Мы часто подавляем идеи или желания, кажущиеся нам истинными, но именно их нам более всего хотелось бы выразить. Лайонел Госсман высказывает подобные соображения в эссе «Невинное искусство исповеди и грез»:

Возможно, в автобиографии, как и в других формах литературы, использующей воображение, заключены два импульса. Первый – желание высвободить подавленную речь, позволить сказать то, чего нельзя было сказать, чего не было сказано и что вообще невыразимо. Это лежит в основе писательской деятельности: высказаться или, вернее, приблизиться. Второй импульс состоит в том, чтобы снова заключить речь в тюрьму, замаскировать ее, держать ее на некоторой дистанции посредством замен и смещений [Gossman 1978: 66].

Мы уже видели, что притча как жанр работает равно и на сокрытие, и на раскрытие тайны. Госсман выявил аналогичную двойственность в жанре исповеди: желание сказать то, чего нельзя было сказать, соперничает здесь с импульсом снова заключить речь в тюрьму. Достоевский наглядно проиллюстрировал эту двойственность, как и другое изначальное противоречие исповеди – между желанием сказать правду и ложью.