Неоконченный портрет. Книга 1

— Я хотел сказать, — пояснил Моргентау, — что Сквирский годится лишь для того, чтобы выяснить, готова ли Россия вступить в переговоры. Поэтому никаких посланий, никаких документов. Иначе мы можем сесть в лужу.

— Ты хочешь приготовить яичницу, не разбивая яиц?

— Да. Но подняв их над сковородкой.

— Ты противоречишь самому себе. Вспомни твою притчу о приходе и пасторе.

— Я ее не докончил. Предусмотрительные люди информируют чиновника церкви о своем желании и просят узнать, как к этому отнесся бы полномочный пастырь.

— Довольно аллегорий, Генри. Что ты предлагаешь?

— Написать записку, в которой задать вопрос: как отнесется Россия к предложению Соединенных Штатов о восстановлении дипломатических отношений?

— И послать ее через Сквирского в Кремль?

— Ни в коем случае! — повторил Моргентау. — Прочесть ее Сквирскому вслух и ждать ответа из Кремля, обязательно письменного. Если ответ окажется положительным, наша записка, которую мы назовем тогда нотой, будет послана в Москву уже официально.

— Хитро придумано! Мне этот план нравится, — сказал президент. — Ты возьмешь все это на себя? Действовать через государственный департамент пока еще рано.

— А по-моему, самое время. Впрочем, Хэлла я бы пока оставил в покое. Надо взять кого-нибудь пониже рангом...

— Уильям Буллит? — быстро спросил президент.

— Вы прямо-таки читаете мои мысли, сэр, — подтвердил Моргентау.

Но президенту не надо было быть ясновидящим, чтобы назвать Буллита. Этот сорокадвухлетний дипломат был только что назначен на пост специального помощника государственного секретаря. Свою тайную мысль — если с Россией удастся договориться, направить туда Буллита послом — Рузвельт не поверял никому.

Но логика поступков президента, ожидание тех или иных важных политических событий и предшествующие им назначения позволяли близким сотрудникам президента связывать факты в определенную систему. В таких случаях не он читал их мысли, а они — его...

— Но основное дело за тобой — организация и прочее, — подчеркнул Рузвельт. — Буллит нужен на тот случай, если дело примет дипломатический оборот. Согласен?

— Разумеется, — ответил Моргентау, — тем более что у меня есть повод обратиться к Сквирскому. Я имею в виду тот самый разговор.

— Вот именно, — удовлетворенно сказал президент. — Теперь давай писать пьесу.

— Пьесу, сэр? — с недоумением переспросил Моргентау.

— Ну, назови это сценарием, планом, чем хочешь. Но сценарий нужен, хотя и без голливудских звезд. Итак, я Генри Моргентау, а ты Сквирский. Дело происходит... Впрочем, ты сам потом решишь, где лучше провести встречу. Итак, я Моргентау, ты Сквирский...

Моргентау внимательно наблюдал за президентом. По его слегка покрасневшему лицу, сияющим от удовольствия глазам он видел, что Рузвельт увлечен этой своей игрой, как мальчишка решающим матчем в бейсбол.

— «Так вот, парень», — говорю я, то есть, Моргентау, обращаясь к тебе, Сквирскому. Впрочем, нет, такое обращение у них, очевидно, не принято. Скажем проще: «Мистер Сквирский, некоторое время назад я намекнул, что вы можете ждать определенного шага с нашей, американской, стороны. Вы спросили, идет ли речь о дружеском шаге, и я ответил: „да“. Помните, мистер Сквирский?» Кстати, это я уже спрашиваю у тебя, Генри, будут ли поданы крепкие напитки, или разговор пойдет всухую?

— Я полагаю, что мистер Сквирский опьянеет и без напитков.

— Допустим. В крайнем случае выпивка за счет Белого дома. А еще лучше за мой счет. Мне это будет только приятно. Так вот, продолжаю я, Моргентау: «Через несколько минут сюда войдет мистер Буллит из государственного департамента. Он принесет важный документ и покажет его вам. Правда, документ еще не подписан». Подчеркни это обстоятельство — оно имеет важнейшее значение. Как ты будешь реагировать на мои слова, ты, Сквирский?

— До удара, очевидно, не дойдет, но упасть в обморок он может. Впрочем, у красных крепкие нервы.