— Очень рад с вами познакомиться, — сказал Рузвельт, торопливо перебирая в памяти всех известных ему лично сенаторов, конгрессменов, бизнесменов и все более убеждаясь, что никогда раньше не видел этого человека.
Смит сделал легкий поклон стоявшим за коляской президента телохранителю Гасу Дженеричу и полковнику Эду Старлингу, ведавшему в то время охраной Белого дома.
— Сейчас мы перейдем в другую комнату и выпьем по чашке кофе, — тоном, не терпящим возражений, сказала Элеонора, обращаясь ко всем присутствующим, но в первую очередь к Старлингу, который, как показалось Элеоноре, с самого начала смотрел на нее укоризненно.
— Ну, уж если речь идет о том, что надо выпить, я предпочитаю коктейль, — с добродушной усмешкой сказал Рузвельт. Ему не терпелось узнать: кто же все-таки этот тип, ради которого Элеонора заставила его отвлечься от своих любимых марок?
Рузвельта перевезли в соседнюю маленькую гостиную и перенесли из коляски в кресло, стоявшее у кофейного столика. Загадочного Смита Элеонора усадила на стул у того же столика. Через две-три минуты президент получил свой любимый «Манхэттен», а перед отказавшимся от коктейля Смитом поставили чашку кофе и крохотный молочник.
— Не будем вам мешать, — неожиданно заявила Элеонора и направилась к двери, сделав охранникам и камердинеру знак удалиться.
Поглядев на спокойно-сосредоточенное лицо Смита, Рузвельт сказал:
— Вот мы и один. Очевидно, ваше дело требует полной конфиденциальности. Но прежде всего прошу вас удовлетворить мое любопытство и сказать, кто вы?
— Ваш политический противник, сэр. Откровенно говоря, я не рассчитывал на встречу с вами. Но миссис Рузвельт... Если вас интересует, чем я занимаюсь, то я профессор Вермонтского колледжа имени Бенджамина Франклина. — Голос у Смита был низкий, чуть хрипловатый.
— Ваше имя мне уже сообщила жена, — как бы не обращая внимания на первую фразу, сказал Рузвельт. Его совершенно не интересовало, что делает в колледже этот Смит, но из вежливости он все-таки спросил: — Какой предмет вы преподаете?
— Политическую экономию, сэр, — вежливо ответил Смит.
— И давно? — поинтересовался Рузвельт просто для того, чтобы поддержать разговор.
— Это не простой допрос, мистер президент, — с легкой усмешкой ответил Смит. — Я преподавал десять лет. Потом... Потом я получил долгосрочный отпуск.
— Почему? — спросил Рузвельт.
— В тридцать первом году власти штата перестали субсидировать наш колледж, как, впрочем, и многие другие учебные заведения. Директору пришлось сократить многих преподавателей.
— Вам удалось найти другую работу?
— Да. В нью-йоркских доках.
— Вы к тому же инженер? Или моряк?
— О нет, сэр. Для того, чтобы работать грузчиком, диплома не требуется, — спокойно ответил Смит.
На мгновение Рузвельту показалось, что наконец он понял все. Конечно, этот Смит — один из той огромной массы безработных, которую породила «великая депрессия». Теперь он проник к Элеоноре, чтобы просить... Впрочем, нет! Он ведь только что сказал, что преподает в колледже. Значит, работа у него есть. Тогда в чем же дело?
— Я вас понимаю, — меняя светскую манеру на сочувственную, произнес Рузвельт. — Но теперь, благодарение богу, трудности позади...
— Вы уверены, что они позади, мистер президент? — глядя прямо в глаза Рузвельту, прервал его Смит. В тоне его послышалась легкая насмешка. Или Рузвельту это просто показалось? Тем не менее он ощутил невольное раздражение.
— Вряд ли сегодня в стране найдется много людей, которые доказали бы обратное, — сохраняя внешнее спокойствие, сказал президент.
— Я один из них, сэр, — тотчас отозвался Смит и теперь уже с явной усмешкой добавил: — Дело в том, что я «красный», мистер президент.
Однако он явно недооценивал свойственных Рузвельту выдержки и чувства юмора.
— O! — воскликнул президент. — Это значит, что мы союзники! Если вы подсчитаете, сколько раз за прошедшие годы наши газеты, политиканы и проповедники называли меня «красным», то наверняка получите астрономическую цифру!
— Я другой «красный», сэр, настоящий, — отклоняя шутливый тон Рузвельта, серьезно сказал Смит. — Я коммунист.
— Что ж, вас немного, но вы существуете, — стараясь сохранять хладнокровие, так же серьезно ответил Рузвельт. — И вы называете себя партией рабочего класса, партией интернационалистов. Ведь так?
— Мы не просто называем себя, а и в самом деле являемся подлинными представителями трудящихся американцев, — возразил Смит.
— Так почему же, — с обидой произнес Рузвельт, — вы называете себя противником человека, который ликвидировал кризис в Соединенных Штатах?
— Тем, что вы провозгласили «Закон о восстановлении промышленности»? — не без иронии спросил Смит. — Или «Акт о регулировании сельского хозяйства»? Или тем, что ввели все эти «кодексы честной конкуренции»?
— А вы считаете их бесполезными? — резко спросил Рузвельт.